И снова взлет... - [24]

А вот хлопала ли на этот раз Светлана Петровна, как она хлопала тогда, тому Аполлону в трусиках, Кирилл не знал, обернуться же не осмелился. Но был уверен, что она видела их танец, наблюдала за ними и тем самым как бы становилась теперь свидетелем не только его унижения, когда он по сути не танцевал, а мучился, но и реабилитации — аплодисменты — это вам не фунт изюму! — и это его несколько утешило, хотя не до конца. Ведь сколько он ни танцевал со своей маленькой юркой партнершей, сколько ни был близок к тому, чтобы поддаться ее по-детски простодушному лукавству, сколько ни замирал от прикосновения к ее крохотной и такой острой груди, он все же непрестанно, каждый миг думал только о Светлане Петровне и видел только ее. Причем даже тогда, когда в ответ на брошенный на него во время танца этой Малявкой зовущий и в то же время такой покорный взгляд умных, с заводью, глаз, ему вдруг из озорства захотелось припечатать ей смачный поцелуй, но все равно продолжал думать только о ней, о единственной, думать со сладкой болью и надеждой, которой, чувствовал и знал, никогда не суждено было сбыться.

И сейчас вот, после танца, выйдя из землянки разгоряченным и разговаривая с замирающей от счастья Малявкой, он опять был мысленно там, за барьером, в этом недоступном для него мире, где Светлана Петровна королевой восседала в окружении солидных дам и офицеров и мужа-генерала, опять видел только ее одну, положившую полные белые руки на барьер и устремившую спокойный, полный достоинства взгляд на танцующих, видел ее благосклонно улыбающейся и в меру удивленной, когда кто-нибудь из мужчин или же ее кокетливая соседка вдруг обращались к ней с вопросом или замечанием, и точно бы слышал ее голос, когда она им отвечала, и до звона в ушах прислушивался, не позовет ли этот голос и его, бедного лейтенанта, к этому отгораживающему его от нее барьеру, чтобы сказать ему что-нибудь, хотя бы два добрых слова в награду за его покорность и мучения.

И голос он действительно услышал. Только мужской:

— Лейтенант Левашов, к генералу!

Кирилл вздрогнул, потом успокоился — послышалось.

И снова — как в затылок из пистолета:

— Лейтенант Левашов, к генералу!

Это — уже с нетерпением и ближе, а не из землянки, как в первый раз. Потом эту фразу подхватили другие, совсем рядом, уже в несколько глоток и с таким радостным неистовством, как если бы ожидалась куча-мала, и всем, независимо от чинов и рангов, можно будет вдоволь порезвиться. Кирилл опять вздрогнул, недоуменно глянул на Малявку, Та тоже вздрогнула, но ничего не ответила. Кирилл чуть побледнел, молча взял у нее пилотку (пилотка почему-то оказалась у Малявки), заученным движением надел ее на голову и походкой обреченного двинулся к настежь распахнутой двери, на ходу проверяя, все ли на нем в порядке, не расстегнулась ли где пуговица, не вылезло ли из голенища сапога ушко — других мыслей не было, да и не могло быть, им под пилоткой в этот миг не хватило бы места. Войдя в зал, он на секунду зажмурился от яркого света, потом, отыскав глазами генерала, направился, как на параде, печатая шаг, прямо к нему, заранее прикидывая, где остановиться, чтобы вскинуть руку к виску не раньше и не позже, чем положено. И не было сейчас в зале человека, который бы не смотрел на него с любопытством и тревогой и вместе с ним не отсчитывал его шаги и не терялся в догадках, что сулил ему этот генеральский вызов. Танцы — и вдруг к генералу. Такого вроде еще не было. И тихо было в этот момент в зале, очень тихо, и тишину эту нарушал лишь звук его же собственных шагов и глухо вторивший им скрип половиц.

— Товарищ генерал, лейтенант Левашов по вашему приказанию явился.

Эту фразу Кирилл произнес четко, строго по-уставному, и как раз с того места, с которого было нужно, ни на шаг дальше или ближе, и в ожидании ответа, уже без страха, а только с легким нетерпением, как если бы у него в запасе была не жизнь, а лишь несколько секунд, посмотрел генералу в самые зрачки его крупных, но сухих, без блеска, глаз.

Генерал был в обычной своей кожаной куртке на застежках-молниях, и левое плечо у него, как всегда, было чуточку опущено, словно от груза двух рядов орденских планок. Генерал тоже с выжидающим любопытством посмотрел Кириллу прямо в глаза, потом цепко и разом охватил всю его фигуру с головы до ног, словно отыскивал этим самым изъян. Изъянов не было, и тогда вовсе не генеральским, к какому Кирилл привык, а дружелюбным жестом он подозвал его поближе к барьеру и громко, чтобы, верно, удовлетворить мучительное любопытство сбившихся в проходах людей, произнес, не вставая с места:

— Я знал вас, лейтенант, как хорошего летчика, а вы оказывается, еще и хороший танцор. Что же вы тогда не пригласите на танец Светлану Петровну? Смею вас заверить, танцует она тоже неплохо.

Чего-чего, а вот уж этого Кирилл никак не ожидал. Разнос, наряд вне очереди, губу, штрафной батальон — все было можно ожидать от этого человека, особенно когда он не в духе, но только не то, что он услышал. Не так давно Кирилл рубанул на посадке винтами по верхушкам деревьев, в другой раз пикировал на цель дольше положенного, в третий — надерзил начальнику штаба полка, водилось за ним и еще кое-что, за что по головке обычно не гладят, а тут — на тебе! «Вы не только хороший летчик, но и хороший танцор». С ума сойти можно. И другой бы на его месте сошел, а он нет. Мгновенно поняв, откуда дует ветер, он, правда, чуточку излишне покраснев, тут же лихо шевельнул плечом — за чем, мол, дело стало, товарищ генерал! — и впервые за весь этот вечер поднял, наконец, на Светлану Петровну открытый взгляд своих полыхнувших жаром глаз и, хотя основательно разглядывать ее на глазах у мужа и множества присутствующих не посмел, все же успел отметать, что происходящим она, в отличие от всего зала, нисколько не обескуражена, даже больше того, открыто этому радуется и смотрит на него с необидным торжеством, словно только что без особых усилий уложила его на обе лопатки и сама же сейчас поможет ему встать на ноги.