И смерть уродам - [40]

— Ладно, расслабься, — говорит Обер. — Это же примитивно… Сразу видно, что ты никогда не играл в театре… Вот где действительно учат всему.

Я же выполняю приказ Энди и скоро остаюсь в самом легком облачении… Те, кто не занят сбором цветов, сразу обступают меня…

— Мамочки! — восклицает Николас. — Так это же вы — Мистер Лос-Анджелес прошлого года!

Я усмехаюсь… У меня хороший портной, и когда я одет, трудно догадаться, каких результатов я добился в плане совершенствования собственной анатомии (в самом начале, конечно, родители помогли).

— Точно, — говорю, — только славы мне этот титул не прибавил. Все почему-то принимают меня за идиота.

— И не слишком ошибаются, — встревает Гарри.

Тем временем Майк Бокански тоже сбросил одежду, и, ей-Богу, между нами почти никакой разницы… Мальчик Майк явно на высоте!

Обер уже закончил очень миленький браслет из каких-то там эдельвейсов и протягивает его мне. Смотрится замечательно… Джеймсон смирился и собирает цветы, и первая же попытка сотворить нечто путное оборачивается у него каким-то жутким свинством, и он решает не упорствовать…

— Сейчас вы пойдете к ним, — объясняет нам Энди, — и постараетесь вернуться как можно скорее, как следует разузнав все, что только сумеете.

— А если мы ничего не разузнаем? — спрашивает Майк.

— Ну, тут я на вас вполне полагаюсь, — отвечает Энди.

— Не нравится мне все это, — говорит Майк. — Во-первых, я без собаки, а во-вторых, без гранат. Я же абсолютно безоружен!

— Придется выкручиваться так, — напутствует его Зигман. — И вообще, давайте проваливайте отсюда.

— Есть, шеф, — кивает Майк, — считайте, мы уже ушли.

Он тоже нацепляет на себя цветы, и мы удаляемся, нежно взявшись за руки — это у нас шутки такие. Ребята, зажимая рты, корчатся от хохота.

Какое-то время меня не покидает чувство неловкости, но погода удивительно хороша, и все-таки еще ночь. А кроме того, складывается впечатление, что на этом странном острове всем на это глубоко наплевать… Я-то, честно говоря, ожидал увидеть бронированные укрепления, за которыми Шутц штампует роботов, чтобы потом захватить всю Америку или что-нибудь в этом роде… А тут — ничего подобного. Можно подумать, дружеская вечеринка голых мужиков…

Мы идем по тропинке, с обеих сторон окаймленной цветами. Музыка слышится уже очень отчетливо…

Вдруг на повороте я вижу, как Майк, который идет впереди, вздрагивает всем телом.

Прямо у дороги стоит крест с распятым на нем мужчиной… Он тоже обнажен… очень светлые волосы… страшно бледен… Слева в груди огромная рана. Тело прибито к стволу дерева стальным стержнем, пронзившим сердце. На шее висит табличка: «Дефект внешнего вида».

Майк хватает меня за руку. Ой явно не соображает, что жмет слишком сильно, правда, я тоже не чувствую боли. Он стоит как вкопанный.

— Что это значит? — шепчет Майк. — Вы заметили у этого типа какой-нибудь дефект внешнего вида?

— Ну… — тяну я, — сейчас я не хотел бы поменяться с ним местами, а раньше — с удовольствием! Он мертв, — добавляю я чуть позже.

— Мертвее не бывает, — отвечает Майк. Он, как обычно, хладнокровен, но видно, что и ему слегка не по себе.

— Возвращаемся или идем дальше?

— Идем дальше, — говорит Майк, — а там посмотрим.

Да, тут я вдруг замечаю, что на улице совсем нежарко, особенно когда у тебя даже задница ничем не прикрыта… И что это еще за дефект внешнего вида, которого не видно! Не исключено, что это лишь надуманный предлог…

Мы замедляем шаг… Праздник уже совсем близко… Впереди появляются двое… Сейчас они пройдут мимо. Так и есть…

— Хм, — выдавливает Майк вполголоса, — если они там все такие же, как эта парочка, то понятно, почему убрали того приятеля.

Да, мы оба в жизни не встречали таких красивых людей, как эти… Такое не поддается описанию. При виде нас они даже головы не подняли. Просто равнодушно прошли мимо, держась за руки. Мужчина и женщина, одетые не больше нашего… так, немножко цветов…

— Послушайте, Майк… вы и вправду считаете, что у нас есть шанс остаться незамеченными? Мне кажется, я состою из одних дефектов внешнего вида… А уж там, в доме, лучше и вовсе не показываться…

— Да вы-то еще ладно, — бормочет Майк, — а вот я даже не могу сообразить.

Я изучающе смотрю на него: да нет, ничего не скажешь. Ну, может, только волосяной покров малость густоват.

Делюсь с ним этими соображениями.

— Да черт с ним, — говорит Майк. — Если дело только в шерсти, то как-нибудь обойдется… Не буду же я рвать на себе всю эту красоту, только чтобы понравиться доктору Шутцу. Взгляните-ка налево, — продолжает он безо всякого перехода.

Я поворачиваюсь налево и вижу еще один иссиня-бледный труп, на этот раз коленопреклоненный… Длинный железный прут насквозь пронзил ему горло… Голова откинута назад, а металлический штырь одним концом уходит в землю, на шее — та же табличка с тремя роковыми словами…

— Матерь Божья! — восклицаю я. — Вот так приемчик!… Как вы думаете, они выставили это в нашу честь?

— Да нет… Тс-с-с… — шепчет Майк.

Мы выходим на широкую поляну. Несколько пар — двенадцать или пятнадцать — танцуют медленный танец, а все остальные ходят, прогуливаются, смеются, выпивают, курят.