И слух ласкает сабель звон - [45]

Он вдруг вспомнил свою питерскую квартиру на Васильевском острове и решил, что ведь это совсем неплохо — сидеть вечером при свете лампы и писать, попивая чаек.

Подошедший солдат всмотрелся и, увидев знаки отличия, козырнул полковнику, браво доложив о том, что «происшествий не случилось».

— Я направляюсь в штаб армии. Нами захвачен шпион, его следует препроводить под усиленной охраной, — словно оправдываясь, затараторил Хирт, чего он совершенно не должен был делать.

Голицын, глядя на такое странное поведение пленника, чертыхнулся в душе. Зачем он оправдывается перед простым солдатом, рассказывает ему о цели поездки? При чем здесь шпион? Видимо, от того, что полковник оказался в такой необычной для себя роли, у него стали путаться мысли.

Солдат недоуменно уставился на пассажиров коляски, не понимая, о чем идет речь. Никакого шпиона не было, он видел только немецких офицеров и возницу. Но с начальством, как известно, лучше не спорить.

Из караульного помещения вышел лейтенант. Увидев экипаж, он двинулся к посту. Час от часу не легче! Несколько минут разговора с лейтенантом не ослабили напряжения в коляске. Голицын глянул на репортера — тот словно одеревенел — видимо, от страха.

— Не надо ли вам, господин полковник, дополнительное сопровождение? — поинтересовался начальник поста, присматриваясь к Голицыну и Кураеву.

«Что ты уставился, скотина, — пронеслось в голове у ротмистра. — Ну, только попробуй рыпнуться — навеки останешься на этой дороге».

Поручик ткнул пистолет в бок вновь замолчавшему полковнику.

— Э-э, нет, лейтенант, благодарю вас, — каким-то деревянным голосом произнес Хирт.

Лейтенант кашлянул, пристально глядя на пассажиров. Сзади послышались шаги.

— Господин лейтенант, вас к телефону, — доложил подбежавший солдат из караулки.

Удаляясь от поста, все перевели дыхание. Коляска катила дальше, почти в полном безмолвии. Каждый размышлял о своем.

«Что же будет? — лихорадочно думал Хирт. — Как они поступят со мной?»

Фыркали лошади, поскрипывали рессоры, светало.

— Стой! — приказал поручик репортеру через несколько километров.

Как раз перед этим закончился небольшой лесок, и коляска остановилась на краю поля. Вокруг царил густой туман. Казалось, отойди на десять метров, и ты исчезнешь в пелене. Пленный с беспокойством зашевелился, встревоженно озираясь.

— Ваше оружие, — Голицын с уважением вручил ему револьвер. — Извините, полковник, но патроны вернуть вам не могу. Прошу нас простить, что испортили вам день рождения. Что поделаешь, война.

— Да, — встрял Кураев, — а тут еще и погода ужасная, промозглая. Недолго и простудиться, — с этими словами он, хитро усмехаясь, вручил получившему свободу бутылку коньяку.

Голицын и Кураев козырнули противнику.

— Трогай!

Полковник Хирт растерянно стоял на дороге, глядя, как коляска исчезает в тумане. В одной руке он держал пистолет, в другой — бутылку.

ГЛАВА 25

На базе цеппелинов под Кельном царило оживление. Солдаты выстроились, ожидая появления очень высокого начальства. Офицеры, прохаживаясь перед строем, последний раз придирчиво осматривали внешний вид германских «чудо-богатырей». Все выглядело если не безукоризненно, то весьма прилично. Сейчас сюда должен был прибыть сам начальник генштаба, чтобы посмотреть на приготовления к удару с воздуха по русским позициям.

Машина, взвизгнув тормозами, остановилась у шеренги выстроившихся вояк. Из салона показался начштаба Мольтке-младший. Выставив грудь вперед и высоко подняв голову, генерал придал себе внушительный вид. Приняв рапорт офицера, он поздоровался с солдатами. Четкое и громкое приветствие в ответ было им благосклонно воспринято:

— Ну что же, вижу, что с такими орлами можно воевать. Это не какие-то там расфранченные французы или полудикие русские. Это немцы, и этим все сказано!

— Скажу так, господа, что, ознакомившись детально с вашей работой, я нахожу ее заслуживающей высокой похвалы, — сообщил собравшимся генерал. — На сегодняшний день результаты действий дирижаблей доказывают, что мы можем обернуть ситуацию с воздушным флотом в свою пользу.

Важность такого утверждения понять было нетрудно — в настоящее время немецкий флот был блокирован в гаванях английским ВМФ, а Штрассер, в свою очередь, при каждом удобном случае напоминал, что дирижабль способен преодолеть любую стену блокады, какой бы высокой она ни была.

Недавний секретный меморандум главного штаба недвусмысленно указывал: «Мы не должны отвергать ни один из способов поставить Англию на колени, каким бы фантастическим он ни выглядел».

Мольтке поинтересовался подробностями последних налетов на Англию. Ему хотелось услышать об этом от тех, кто лично участвовал в атаках на противника. Штрассер представил ему молоденького лейтенанта Хофмана, уже успевшего себя зарекомендовать в деле. Тот поделился с начальством своими подвигами.

— В одиннадцать ноль-ноль три наших дирижабля, одним из которых командовал я, выплыли из эллингов. Мы взяли курс на север. Продолжив полет, к пятнадцати тридцати мы достигли своей цели — военных объектов: машиностроительных и химических заводов в пригородах Тайна, Ярроу и Виллингтона. Там мы без помех сбросили весь груз. Успех операции был полным: зарево пожаров, вызванных бомбардировкой, наблюдалось за тридцать миль. Огонь зенитных батарей англичан не принес результатов. На обратном пути в районе побережья L-10 подвергся зенитному обстрелу, но, набрав высоту, стал недосягаем, — закончил свой рапорт лейтенант.