И сколько раз бывали холода - [7]

Таня наклоняет голову то в одну сторону, то в другую – смотрится в зеркало. Её овчарка Шмель лежит на ковре, уши насторожены. И как Таня склоняет голову то влево, то вправо.

Нельзя сказать, что школу внутри не узнать. Это всё та же их школа: раздевалки, коридоры с выщербленной плиткой, рекреации. И всё же она сегодня особенная – праздничная. По коридорам носятся малыши в карнавальных костюмах. Повсюду снежинки, гирлянды, стенгазеты.

Саша одёрнула серебристое платье. Мама не стала покупать ей новое, сказала: новое будет на выпускной вечер.

Праздник начинается со спектакля, подготовленного младшими. Как весело сидеть в актовом зале, плечом к плечу с одноклассниками, передавать друг другу пакетики с шоколадными конфетами и длинными белыми семечками. Дедом Морозом нарядился физик. Дедушка получился высокий, стройный, с молодым голосом. Вместе со Снегурочкой он освободил из плена Бабы-Яги «Новый год» – мальчишку-третьеклассника, на шапочке которого нашито: «2014». Снежинки на радостях пустились танцевать.

Потом малышей увели в классы, где для них был накрыт чай, а в зале остались старшие.

Жаль, что давно уже не в ходу старинные танцы – как приятно, наверное, кружиться по залу с кавалером. И всё же хорошо, что их время прошло, потому что ни вальс, ни танго Саша танцевать не умеет. Ну а дискотека – это для всех.

Захар легонько тянет Сашу за руку:

– Пошли, чего покажу.

В коридорах пусто. Они идут на первый этаж. «Что он тут может мне показать?» – думает Саша. Захар ведёт её в закуток под лестницей. И открывает дверь чёрного хода.

Тишина. Снег блестит в свете полной луны. А на самой Луне так отчётливо видны моря и океаны. Вот где настоящая сказка!

Они долго стояли заворожённые, не находя в себе сил вернуться в реальный мир.

11

Третья четверть – самая долгая, нудная. Праздники уже позади, а до весны ещё далеко. Как в мультфильме про Винни Пуха: «завтрак уже закончился, а обед ещё не думал начинаться».

Учителя нервничали: недели, отделяющие выпускников от ЕГЭ, таяли, опережая снег. Переживали учителя по-разному. Кто-то за себя: вдруг подопечные завалят математику или английский? Может, лучше не рисковать и не допустить кого-то до экзаменов?

Другие издёргались за ребят. Что сделать для того, чтобы проплыли они благополучно между Сциллой и Харибдой, между заданиями тестов?

– Приходите пораньше, – говорила Тамара Михайловна. – Будем дополнительно заниматься. Полчаса захватим перед уроками. И на большой перемене… Если сложить за неделю – нормально по времени получается, как с репетитором. Ничего, прорвёмся.

И тут же начинала убеждать тех, кто виртуозно списывал и надеялся применить этот талант на экзаменах:

– Видеокамеры… Записи будут храниться три месяца. Приподнимет Даша юбку, начнёт списывать с коленки – и останется без аттестата. Учите, учите, пока есть время! Я же вам там ничем помочь не смогу… Понимаете, лодыри мои любимые, мне же даже подняться с вами в кабинет не разрешат. Я буду сидеть на первом этаже, без телефона. Если у меня в сумке обнаружат телефон, хотя бы выключенный…

Коля Игнатенко сводил густые брови, откашливался:

– Тамар Михална, а как насчёт наручников? Ну, чтоб уж гарантированно не сдули… Чё-то мне всё это напоминает…

– Да что стараться-то, – горько сказала Даша Белякова. – Я вон хотела на художественное отделение в университет пойти. Пять мест бесплатных в этом году оставили. Или сто восемнадцать тысяч гони… А где мама их возьмёт?

– И куда ты решила? – заинтересовался Вася.

– А мне всё равно. Я рисовать хотела…

– Это что! – не выдержала Саша. Она сама себе удивлялась в этой школе. Раньше-то никогда не осмеливалась встревать в разговор. – Моя бывшая классная знаете, как пугала? Вот не попадёте вы в институт, и – ужас, ужас, ужас! – придётся учиться на какую-нибудь медсестру. А медсестра знаете, сколько получает? Она профессией медсестры нас пугала! А там, где Андрюшка лежит, всего две дежурных сестры на этаж. Кто-то мучится от боли, а у сестры дел выше крыши. Ей просто некогда подойти, может, там лишний укол сделать или что… Кто сейчас идёт в больницу работать? Никто. Всех убедили, что это не работа, а отстой и три копейки в кармане.

Тамара Михайловна остро всматривалась в лица, переводила взгляд с одного на другое.

– А я на социологию, – тихо сказала Таня, – там только платно, но родители решили – пусть. И чтобы потом ехала в Москву, у них там знакомые… в центре…

– Тебе-то хорошо, твои заплатят без вопросов.

Вот-вот предстояло им выйти на дорогу, где уже никто не будет опекать их как детей, где придётся бороться за место под солнцем. Тамара Михайловна впервые видела на лицах тех, кого знала с детства, взрослую озабоченность.

Захар покачивался на стуле и казался самым большим пофигистом. Тамара Михайловна знала, что ему-то и придётся труднее всех: надежды на родителей никакой, только на себя. Но он был умён и смел, мог рискнуть – и выиграть.

– Всё, что могу, я для вас сделаю, – сказала Тамара Михайловна. – Вузы – это конечно, замечательно. Мы постараемся. Но я не хочу, чтобы вам когда-нибудь было стыдно, что вы пишете с ошибками на родном языке. Что вы бедны, не имея в душе настоящего богатства – поэзии, прозы русской.