И с безумием приходит свет - [4]

Не знаю, как долго я был на полу, рыдал, чего раньше стыдился, сердце разбивалось, и от меня снова осталась только оболочка. Но, придя в себя, я добрался до кухни. Жирный кролик лизал мне лицо, словно мог развеселить меня. Я вытащил из буфета бутылку водки. Я не этого хотел, но сейчас это мне требовалось. Я выпил половину, тьма опустилась на меня, а с ней и облегчение забвения.

К сожалению, приходилось пить, чтобы оставаться без сознания. Я проснулся в восемь вечера, Жирный кролик скреб дверь балкона, чтобы его выпустили. Снаружи было холодно, низкие облака сияли оранжевым он фонарей и угрозы снега. Последний раз шел снег, когда Перри ушла. Я невольно увидел боль на ее лице, когда она порвала браслет и убежала в снежную ночь, туда, куда я боялся идти.

— Ох, я безнадежен, — сказал я собаке, пока тот писал на перила. Он снова осуждал мои навыки родителя. Пускай. Сейчас он был выше меня в развитии.

Зовите меня слабаком, любящим терзать себя, но мне нужно было ощутить присутствие Перри, обдумать все, притвориться. Мне нужно было этот как воздух, словно я тонул и не мог вдохнуть. Я не мог следить за ней, я был не таким, так что лучше всего было удалиться в логово, где она побывала.

Логово было моим кабинетом, убежищем, местом, что принадлежало мне, моей мужской пещерой, если хотите. Забавно, но квартиру я купил на свои деньги (наследство от матери), и Джен не вложила ни копейки, даже за проживание не платила. Но она дотянулась всюду, словно место принадлежало ей. Но эта комната была моей, а на короткий и прекрасный период времени она принадлежала Перри.

Я сидел на кровати, вдыхал воздух, что уже не пах ею, представляя Перри тут. Я представил ее спящей в концертной футболке, край задрался, и было видно ее сексуальный живот, а ее грудь вздымалась и опадала от дыхания, идеально очерченная, готовая для ласки… ладно, может, я был из таких. Я представил ее вбегающей со слезами на глазах, пока я пытался понять, что делать с тем, что я влюблен в лучшую подругу, которая не любила меня в ответ. Я видел, как она бросает вещи в сумку, задыхаясь от моего предательства, черствости и трусости.

Мне пришлось перевести дыхание. Воспоминания об этом пронзали меня с силой. Мое презрение к себе было так глубоко, как любовь к ней. Может, это было связано. Я встал и включил компьютер, а потом iTunes. Заиграла «Mercy In You» от «Depeche Mode», и я притворялся, что не понимаю смысл песни.

Видео про наш поход в психушку еще было на моем компьютере. Я передал материал Джимми и больше не говорил с ним. Ребекка играла роль посредника, передавала послания. Он знал, что я был жив и без напарницы. Я знал, что он хотел поговорить. Это не имело значения. Я не думал об «Эксперименте в ужасе». Эксперимент провалился.

А потом мой взгляд упал на магнитофон рядом с монитором, наушники были аккуратно сложены рядом. Перри последней слушала запись.

— Прошу, не слушай этого до завтра, — сказала она, странно отреагировав на запись. — Для меня тут понятного мало, но, думаю, для тебя это важно.

Я осторожно поднял наушники. Я замешкался, а потом вставил их в уши, глубоко вдохнул и решился. Что такого было на этой записи? Что заставило ее поцеловать меня в лоб и сказать, что не о чем переживать? Обычно так делали, когда приближалась куча проблем.

Я сглотнул и нажал на кнопку. Раздался шум, и я сделал громче. Ничего. Я отмотал на минуту и включил.

От голоса я сжался.

— За мной следят, — говорила Жуткая клоунесса. — За всеми нами. Бездушные, что держат нас здесь. Демоны.

Это было слишком близко к моим ушам, к мозгу. Я отодвинул наушники, словно помешал бы ей выбраться, отмотал еще немного. Я слышал эхо шагов. Наверное, это был коридор психушки. А потом стало тихо, словно звуки и жизнь высосало из записи.

— Деклан, Деклан. — раздался ее голос. — Деклан, ты меня слышишь? Ты уже должен меня слышать. Скоро увидишь. Твои лекарства больше не работают. Она подменила их.

Голова болела. Жуткая клоунесса говорила со мной. Говорила о чем? Моя лекарства не работали? Она подменила их? Кто? Перри? В этом не было смысла.

Голос продолжал:

— Это к лучшему. Тебе нужно быть собой. Только так мы свяжемся снова. Тебе нужно вспомнить меня. Вспомнить свою Пиппу. Знаю, это сложно, и ты не хочешь ворошить прошлое. Вы оба не хотите. Но пора признать случившееся. С вами обоими. Я хотела бы, чтобы моя семья позволила мне остаться с тобой, Деклан. Тебе нужен был тот, кто позаботится о тебе. Кто любил тебя так, как я.

Черт.

Я остановил проигрывание и отодвинул дьявольский прибор от меня. Я сошел с ума? Я никак не мог слышать то, что слышал. Сердце забилось быстрее, вены на запястье болели, я пытался все понять.

Я вернул наушники и нажал на «плей». Жуткая клоунесса снова произнесла те слова, и они начали пониматься мной. Не только ее слова, но и то, как она их произносила. Ее голос. Ее акцент. Пиппа.

Моя Пиппа.

Меня затопили воспоминания, ужасные и прекрасные, и все были о женщине, что была мне большей матерью, чем родная. Она была старой, но с характером, и я не мог определить ее возраст. Она не выглядела как призрак, когда я увидел ее впервые на острове Бейнбридж летом. Она была не такой, как остальные. Пиппа любила меня.