…И рухнула академия - [16]

На третий день вечером решили гульнуть и отправились ужинать в ресторан на перевале. Он так и назывался «Перевал». Впечатление осталось тяжелое. Еда невкусная и холодная. Унитаз в уборной опутан колючей проволокой. Народу мало. Пьяный за соседним столиком все время кричал: «А я хочу есть лещ! Дайте мне есть лещ!» Игорь после третьей рюмки перестал отличать балык от шашлыка. И то и другое называл «башлык». В отношении шашлыка это было похоже на истину.

Ира исчезла, кубинец – тоже. Игорь выяснял, где она. Отвечали: «В туалете».

«Но туалет же не работает!» – восклицал он, и его нельзя было обвинить в отсутствии логики. Наконец, Ира с кубинцем появились, и все мы на последнем троллейбусе с песнями покатились вниз через спящие горы.

На следующий день мы со Светой решили бежать. Просто сесть в автобус и ехать на восток. Там небольшие местечки с отличными пляжами, – скажем, Морское. Так и сделали. Пока мы ждали автобус, познакомились с одним москвичом. Он был высокий, плечистый, с породистым иудейским профилем. Поначалу он был крайне неприветлив. Подошел он к нам первым и мрачно сообщил:

– Моя фамилия Либерман. Вы мне сразу не понравились.

Я был несколько удивлен.

– Чем же вызвано такое признание?

– Я терпеть не могу художников, потому что сам художник, клевый художник. А у вас в руках этюдник. Держу пари, что вы ни хрена до сих пор не нарисовали.

Тут он был прав на 100 процентов.

В автобусе разговорились. Язык у него был весьма лаконичным. Пейзаж – клевый, автобус – не клевый, Шагал – клевый художник, Модильяни – клевый художник, Поль Клей – не клевый.

– А вы где выходите? – вдруг спросил он.

– В Морском.

– Ну и я с вами! Надоело в одиночку скитаться. Хоть будет с кем лясы поточить.

– О том, кто клевый, а кто не клевый? – не удержался я.

– А хоть бы и так.

В Морском было тихо и пустынно. Сдающихся коек оказалось мало. У нас проверили паспорта и поселили в разные комнаты, но мы пока не сопротивлялись. Я с Либерманом оказался в одной комнате. Пока он с хозяином выяснял кто клевый, а кто не клевый, мы со Светой отправились к морю купаться и загорать. Народу почти не было, пляж был просто пустынным. Было тихо и спокойно, но как-то уж очень скучно.

На обратном пути зашли в столовую. Поразил хлеб: по консистенции – сметана, по вкусу – глина. Направлялись к месту нашего ночлега в каком-то сникшем настроении. Навстречу нам шел Либерман с чемоданом в руке.

– Ребята! Я здесь больше ни минуты находиться не могу. Здесь же тоскливо, как в этнографическом музее. Как вы можете здесь жить? Вы же урбанисты, такие же как и я. Лично я немедленно уезжаю.

Должен отметить, что мы совещались недолго.

– Обожди нас, мы сейчас.

Решили ехать в Ялту, а там дальше видно будет. В Ялте и автобусы, и троллейбусы, и теплоходы.

Автобус пришел полным. Вышло два человека, но от этого внутри свободнее не стало. Либерман тут же набросился на водителя:

– Шеф! Возьми в автобус!

– А я тебе говорю, что у меня не поезд. Уже семь стоячих и представитель из центра. Я же не резиновый.

– Шеф, подвези. Ты же клевый водитель, что тебе три человека?

– А я тебе говорю, что у меня автобус, а не паровоз.

– Шеф, я здесь больше ни минуты находиться не могу. Я порешу себя. Без ножа режешь.

Его напор и пятерка сверху сделали свое дело. Мы оказались в автобусе. Это путешествие трудно было назвать приятным. Ехать стоя по бесконечным серпантинам – удовольствие ниже среднего. В Ялте у автобуса нас встречала женщина с криками:

– Кому переночевать? Хороший дом, хороший сад. Три остановки троллейбуса и десять минут хода. Всего по рублю с человека.

Собрали группу человек десять и поехали. Вышли из троллейбуса по команде энергичной дамы и пошли. После получаса ходьбы окружающее жилье кончилось. Перешли на козьи тропы. На солидной высоте, когда уже готовились к скалолазанью, с дикими криками встретил нас ее сумасшедший супруг и сразу же начал идиотский научный диспут. Либерман его просто отпихнул. Тогда он бросился ко мне.

– Вот ты, – кричал он мне, – отвечай! Трубка длиной один метр, торчит сверху вниз, заткнута с одной стороны. Какое в ей давление? Отвечай немедленно. Ну? Ага! Не знаешь! А теперь слушай внимательно! Я командир старых партизан. Здесь был наш главный рубеж. Тут будет установлен памятник.

И он командирским жестом указал на дачный сортир, в котором была установлена параша в память о его бывших конфликтах с прокуратурой. Паспорта у нас отобрали якобы для прописки. Нас разместили на больничных металлических койках, которые располагались прямо в саду под абрикосовыми деревьями. Голос командира старых партизан звучал до двух часов ночи. Он импровизировал на научные и партизанские темы. В заключение он сказал, показывая на маленькую собачку-дворняжку:

– Ты не смотри, что она такая тихая сучка. Это шотландская овчарка, никого из дома не выпустит!

Ночью мы стали обдумывать план побега, хотя все осложнялось отсутствием паспортов и забравшей их хозяйки. В половине четвертого раздался крик:

– Альма! Сучка ты такая! Куда удрала? Кто людей стеречь будет? Завтра же пулю в живот. Пристрелю сучку, как есть! Я командир старых партизан. Я всех немцев перестрелял в Крыму! Стрельну раз, и тебя нет, пуля в животе! Вот сучка блудливая! Опять удрала! Опять мне вместо нее людей стеречь!