И прольется кровь - [48]

Это Кнут увидел, как они приехали на автобусе.

– Он примчался и сообщил, что прибыли трое мужчин и две собаки, – рассказывала Лея. – Он хотел побежать предупредить тебя, но я сказала, это слишком опасно из-за собак, они могут напасть на след и выследить его. И я побежала к Маттису и сказала, что он должен тебе помочь.

– К Маттису?

– Когда ты поведал, что он просил у тебя денег за определенные услуги, я ведь поняла за какие. Он хотел, чтобы ему заплатили за то, что он не свяжется с Осло и не выдаст тебя.

– Но как ты узнала, что он этого не сделал?

– Потому что это сделала Анита.

– Анита?

– Она приходила не для того, чтобы выразить соболезнования. Она пришла выяснить, есть ли у меня хорошее объяснение тому, что я сидела в машине вместе с тобой. И по ее лицу я поняла, что мое объяснение недостаточно хорошо. Она знает, что я просто так не поеду с посторонним южанином в Альту за покупками. А я знаю, на что способна обманутая женщина…

Анита. «Никто не может дать обещание Аните и не сдержать его, понимаешь?»

Она взяла в залог мою душу, у нее был телефон Йонни и достаточно мозгов, чтобы сложить два и два. Я все-таки подцепил то, что она разносила.

– А Маттису ты доверяла?

– Да.

– Он врун и обманщик.

– И циничный предприниматель, который никогда не даст тебе ни капли больше того, за что ты заплатил. Но он держит слово. Кроме того, он был должен мне пару услуг. Я попросила его отвести этих людей от тебя или хотя бы задержать их, пока я не добегу до церкви и не прозвоню в колокола.

Я рассказал ей, что Маттис завел пластинку о том, будто видел, как я покидаю Косунд на лодке, а когда они все-таки решили осмотреть хижину, он повел их обходной дорогой. Если бы не обход, то они добрались бы до меня до того, как ветер переменился и я услышал колокольный звон.

– Удивительный человек, – сказал я.

– Удивительный человек, – рассмеялась Лея.

Нам потребовался час, чтобы дойти до хижины. Стало значительно холоднее, но тучи висели так же низко. Я помолился, чтобы не пошел дождь. Сейчас еще рано. Я начал задумываться, не привыкаю ли я к молитвам.

Когда мы приближались, мне показалось, я заметил несколько теней, бесшумно и быстро метнувшихся по плоскогорью. Внутренности оленя были вытащены наружу, а брюхо его полностью раскрыто.

Они основательно искали деньги и наркотики: матрас был распорот, шкаф разломан, печь распахнута, пепел выгребен наружу. Последняя бутылка спирта лежала под столом, половицы были отодраны, как и доски от стен. Это навело меня на мысль, что наркотики в квартире Туральфа спрятаны не слишком надежно, если вдруг они начнут там искать. Но мне было все равно, я не собирался забирать их. С этого момента я вообще больше не собирался иметь никаких дел с наркотиками. По нескольким причинам. Возможно, их было не так много, но все они были очень вескими.

Лея ждала снаружи, пока я распаковывал труп из полиэтилена. Я постелил на койку толь в несколько слоев, а сверху водрузил тело. Снял с него обручальное кольцо. Может быть, он похудел в море, а может, оно всегда сидело на нем так свободно. Потом я снял с себя цепочку с жетоном и надел ему на шею. Затем кончиком языка я нащупал свой выбитый передний зуб, взял маленькие плоскогубцы, ухватил ими соответствующий зуб в его пасти и вырвал с мясом. Ему на живот я положил винтовку, а под голову – деформированную пулю. Я взглянул на часы. Время летело быстро.

Я прикрыл труп еще несколькими слоями толя, открыл бутылку спирта и облил койку, просмоленный толь и все остальное внутри хижины. В бутылке осталась одна капля. Я немного помедлил, а потом перевернул бутылку и увидел, как неблагородный напиток Маттиса падает и утекает между разбитыми половицами.

Я вынул из коробка спичку, вздрогнул, услышав скрежет серной головки о бок коробка, и увидел, как вспыхнуло пламя.

Сейчас.

Я бросил спичку на толь.

Я читал, что трупы не очень хорошо горят. Возможно, потому, что мы на шестьдесят процентов состоим из воды. Но когда я увидел, как бодро вспыхнул просмоленный толь, я посчитал, что много мяса на гриле не останется.

Я вышел на улицу, но не закрыл за собой дверь, чтобы у первого огня была пища, чтобы он разросся и возмужал.

Мне не было нужды беспокоиться.

Казалось, языки пламени говорят с нами. Сначала голоса их были сдержанными и неясными, но постепенно становились громкими и яростными, и в конце концов они превратились в один сплошной рев. Даже Кнут был бы удовлетворен этим поджогом. Лея как будто знала, о ком я думаю, потому что сказала:

– Кнут обычно говорил о своем отце, что тот будет гореть.

– А мы, – спросил я, – мы тоже будем гореть?

– Не знаю, – сказала она и взяла меня за руку. – Я пыталась проверить себя, но, как это ни странно, я ничего не чувствую. Хуго Элиассен. Я жила под одной крышей с этим мужчиной больше десяти лет, и все-таки я не огорчена, и мне его не жалко. Но я больше на него не злюсь, так что радости тоже не испытываю. И я не боюсь. Столько времени прошло с тех пор, когда я в последний раз не испытывала страха. Страха за Кнута, страха за себя. Я даже за тебя боялась. Но знаешь, что самое странное?

Она сглотнула, глядя на хижину, над которой теперь возвышалась одна огромная огненная шляпа. Лея была бесконечно красива в отблесках красного пламени.