И прольется кровь - [37]

Первый удар угодил мне в нос, и я ослеп от слез, мгновенно наполнивших мои глаза. Второй пришелся в челюсть. Я почувствовал, как что-то отделилось, и во рту появился привкус металла. Я выплюнул зуб и ударил прямо в воздух. Третий удар Уве снова пришелся в мой нос. Не знаю, что услышали они, а мне показалось, что звук перелома похож на сплющивание автомобиля.

Я ударил летний вечер еще один раз. Следующий его удар попал мне в грудь как раз в то время, когда я сделал шаг вперед и обхватил его. Я пытался прижать его руки к телу, чтобы они не нанесли мне других повреждений, но он высвободил левую и несколько раз дал мне по уху и по виску. Что-то хлопало и свистело и как будто лопалось. Я пытался кусаться, как собака, поймал что-то – ухо – и укусил изо всех сил.

– Черт! – заорал он, высвободил обе руки и зажал мою голову под правой.

Я почувствовал запах пота и адреналина – его ни с чем не перепутаешь. Я уже ощущал его раньше. Так пахли люди, которым только что сообщили, что они должны Рыбаку деньги, и они не знали, что будет дальше.

– Если ты ее тронешь… – прошептал я в его искусанное ухо, услышав, как слова захлебываются в моей собственной крови, – я тебя убью.

Он заржал:

– А как насчет тебя самого, южанин? Что, если я вышибу твои оставшиеся красивые белые зубы?

– Приступай, – фыркнул я. – Но если ты ее тронешь…

– Этим?

Единственное положительное, что я могу сказать о ноже, который он держал в свободной руке, – это то, что он был меньше ножа Кнута.

– Кишка тонка, – простонал я.

Он приставил кончик ножа к моей щеке:

– Точно?

– Ну давай же, козел… – Я не понял, почему внезапно начал пришепетывать, но потом почувствовал прикосновение к языку холодной стали и понял, что нож уже прошел через щеку. – Вонючий…

Я с большим трудом умудрился закончить, поскольку для произнесения этого слова требуется шевелить языком. Но моя дикция определенно была недостаточно хороша.

– Что ты сказал, хрен моржовый?

Я почувствовал, как нож повернулся.

– Твой брат приходится тебе отцом, – фыркнул я. – Вот почему ты безмозглый и страшный.

Нож резко выдернули.

Я знал, чего ждать, знал, что сейчас все прекратится. И что на самом деле я просил этого, да, умолял об этом. У мужчины, унаследовавшего гены берсерка, не было другого выбора, кроме как вонзить в меня нож.

Почему я так поступил? Черт его знает. Черт его знает, какие задачки мы решаем, как прибавляем и вычитаем, чтобы остаться в плюсе. Знаю только, что фрагменты такой задачки пронеслись в моем измученном солнечной бессонницей и проспиртованном мозгу. В плюсе было то, что одному человеку придется очень долго просидеть в тюрьме за предумышленное убийство, и за это время такая женщина, как Лея, сможет уехать далеко-далеко, во всяком случае, если у нее хватит ума оставить себе хотя бы часть денег, о местонахождении которых ей было известно. Еще один плюс: Кнут Хагурояма вырастет уже настолько, что сумеет защитить их обоих. В минусе была моя собственная жизнь, которая, если принимать во внимание оставшееся мне время и качество жизни, представляла собой не слишком большую ценность. Вот, даже я справился с этой задачкой.

Я закрыл глаза, ощущая тепло крови, стекающей по щеке во впадину между ключицами.

Я ждал.

Ничего не происходило.

– Ты знаешь, что я это сделаю, – произнес голос.

Захват моей головы разжался.

Я сделал два шага назад и снова открыл глаза.

Уве поднял руки вверх и выпустил нож. Прямо перед ним стояла Лея. Я узнал пистолет, который она прижимала к его лбу.

– Убирайтесь отсюда, – сказала она.

Адамово яблоко Уве Элиассена ходило вверх-вниз.

– Лея…

– Немедленно!

Она наклонилась, чтобы подобрать нож.

– Его ты уже потерял, – фыркнула она.

Уве развернул поднятые ладони в ее сторону и стал пятиться в темноту с пустыми руками. Мы услышали разочарованную ругань, стук бутылок и шум веток, когда они пробирались между деревьями.

– Вот, возьми. – Лея протянула мне пистолет. – Он лежал на скамейке.

– Наверное, выскользнул, – сказал я и засунул его обратно за пояс брюк.

Я проглотил кровь, сочившуюся с внутренней стороны щеки, ощутил, как в висок бьет мой бешеный пульс, и отметил, что не слышу одним ухом.

– Я видела, как ты вынул его перед тем, как встать, Ульф. – Она прищурила глаз. Семейная черта. – Рану на щеке надо зашить. Пошли, у меня в машине есть иголка и нитка.

Я плохо помню обратную дорогу. Нет, я помню, как мы поехали к реке Альта, как сидели на берегу, как она промывала раны, а я слушал журчание воды и смотрел на каменные осыпи, похожие на сахарный песок, рассыпанный до самых крутых светлых горных склонов по обе стороны реки. И я помню, как подумал, что за дни и ночи, проведенные здесь, я видел больше неба, чем за всю свою жизнь. Лея осторожно пощупала мой нос и пришла к выводу, что он цел. Потом она зашила мою щеку, болтая со мной по-саамски и напевая мелодию, вероятно йойк, способствующий выздоровлению. Йойк и журчание воды. И я помню, что меня немного мутило и что Лея отгоняла комаров и гладила меня по голове гораздо чаще, чем было нужно, чтобы убирать волосы от раны. Когда я спросил, почему у нее в машине есть иголка, нитка и «Пирицепт» и часто ли ее семья попадала в дорожные происшествия, она отрицательно покачала головой: