И прольется кровь - [21]

Я глядел вниз на свои руки. И услышал, что она перестала чистить картошку.

– Я не знаю, сколько времени проживу, – продолжал я. – И у меня нет семьи. Нет наследников.

– Что ты такое говоришь, Ульф?

И в самом деле, что же я такое говорю? Неужели эти мысли родились за несколько минут, прошедших между тем, как я стоял под окном, и тем, как я вошел в кухню?

– Только то, что, если меня не станет, посмотри в хижине, за отходящей от стены доской слева от платяного шкафа, – сказал я. – За мхом.

Лея уронила в воду картофельные очистки и взглянула на меня с тревогой:

– Ты болен, Ульф?

Я покачал головой.

Она смотрела на меня своими глазами цвета морской синевы, – глазами, в которых Уве утонул, едва их увидев. Конечно утонул.

– В таком случае, я считаю, тебе не стоит думать о подобном, – сказала она. – Мы с Кнутом как-нибудь справимся, не беспокойся. А если ты не знаешь, куда бы потратить деньги, то здесь, в деревне, некоторые люди находятся в худшем положении, чем мы.

У меня загорелись щеки. Лея повернулась ко мне спиной и продолжила чистить картошку. Она прекратила свое занятие, только услышав скрип моего стула.

– Но большое спасибо за то, что ты пришел, – сказала она. – Кнут был рад тебя повидать.

– Тебе спасибо, – сказал я и направился к двери.

– И…

– Да?

– Через два дня здесь будет собрание. В шесть часов. Как я уже говорила, тебе будут рады.

Я нашел Кнута в комнате, которая, как я понял, принадлежала ему. Его тонкие ножки торчали из-под кровати. На нем были бутсы минимум на два размера больше ноги. Я вытащил его, хихикающего, наружу и поднял на кровать.

– Я ухожу, – сообщил я.

– Уже? Но…

– У тебя есть футбольный мяч?

Он кивнул, но губа его недовольно отвисла.

– Хорошо, тогда ты можешь тренироваться бить о стену гаража. Нарисуй круг, бей как можно сильнее, а потом погаси мяч, когда он отлетит к тебе. Если ты проделаешь это тысячу раз, ты будешь играть намного лучше других членов команды, когда они вернутся домой после летних каникул.

– Я не в команде.

– Значит, тогда тебя возьмут в команду.

– Я не в команде, потому что мне не разрешают.

– Не разрешают?

– Мама хочет, чтобы я играл, но дедушка считает, что спорт отвлекает внимание от Бога, что по воскресеньям все люди мира могут кричать, вопить и носиться за мячом, но мы будем отдавать этот день Святому Слову.

– Понимаю, – соврал я. – А что на этот счет думал твой папа?

Мальчишка пожал плечами:

– Ничего.

– Ничего?

– Ему не было дела. Все, до чего ему было дело…

Кнут не стал продолжать. Теперь в его глазах стояли слезы. Я обнял его за плечи. Мне и не нужно было продолжение, я знал. Я повидал таких Хуго, некоторые из них были моими клиентами. Мне самому нравилось уходить от действительности, даже убегать. Но дело было в том, что я сидел на кровати и чувствовал, как мальчишка прижимается ко мне, как молчаливый плач сотрясает его теплое тело, и я подумал, что вот от этого отец не сможет убежать, не захочет убегать. К штурвалу тебя прочно приковывает это благословение и проклятие. Но кто я такой, чтобы иметь мнение на сей счет? Я, покинувший – добровольно или нет – свою лодку еще до ее рождения? Я отпустил Кнута.

– Ты придешь на собрание?

– Не знаю. Но у меня для тебя есть еще одна работа.

– Да!

– Она похожа на тайные прятки, и о ней нельзя рассказывать. Никому.

– Да, да!

– Как часто сюда приходит автобус?

– Четыре раза. Два раза с юга, два – с востока. Два днем, два ночью.

– Хорошо. Я хочу, чтобы ты был на остановке, когда приходит дневной автобус с юга. Если с него сойдет незнакомый тебе человек, ты сразу придешь ко мне. Ты не побежишь, не будешь кричать и ни с кем не будешь разговаривать. То же самое, если приедет машина с ословскими номерами. Ты понял? Каждый раз будешь получать пять крон.

– Как… шпионское задание?

– Ну, что-то в этом роде, да.

– Эти люди привезут твое ружье?

– Увидимся, Кнут.

Я потрепал его по волосам и встал.

По пути на улицу я встретил высокого блондина, который, прихрамывая, выходил из туалета. Я слышал, как позади него шумит сливной бачок, а он все не мог справиться с ремнем на брюках. Он поднял голову и посмотрел на меня. Уве Элиассен.

– Мир тебе, – сказал я.

На своей спине я почувствовал его тяжелый проспиртованный взгляд.

Я остановился на дорожке. Ветер доносил звук барабанов, но я уже утолил свой голод и потребность в общении с другими людьми, так что теперь снова мог какое-то время побыть в одиночестве.

«Нет, все, теперь я хочу пойти домой и залиться слезами», – случалось, говорил Туральф в середине вечера. Это всегда повергало в хохот других кутил. А то, что Туральф действительно шел домой и плакал, – это совсем другая история.

«Поставь-ка того злобного парня, – мог сказать он, когда мы были дома. – И прокатимся вниз».

Не знаю, действительно ли он любил Чарльза Мингуса или, если уж на то пошло, вообще какие-нибудь из моих джазовых пластинок или же просто хотел побыть в обществе такого же грустного парня, как он сам. Но случалось, мы с Туральфом вместе шли навстречу темной ночи.

«Вот теперь мы сами себе надоели!» – смеялся он в таких случаях.

Мы с Туральфом называли это черной дырой. Я читал про одного парня по фамилии Финкельштейн, который обнаружил, что в космосе существует черная дыра, засасывающая в себя все, что окажется слишком близко, даже свет. И она такая черная, что ее нельзя увидеть невооруженным глазом. Потому что именно так дело и обстоит: ты ничего не видишь, ты великолепно себя чувствуешь, но в один прекрасный день ты телом ощущаешь, что попал в гравитационное поле, и тогда у тебя нет шансов, тебя засасывает в черную дыру безнадежности и беспричинного отчаяния. А там, внутри, все как в зазеркалье, там ты сам себя спрашиваешь, есть ли в жизни вещи, на которые можно надеяться, и есть ли у тебя причины не впадать в отчаяние. В этой дыре только время могло тебе помочь, ты мог поставить пластинку с музыкой другой депрессивной души, злобного джазиста Чарльза Мингуса, и надеяться, что выйдешь на свет с противоположной стороны, как чертова Алиса из кроличьей норы. Потому что, по словам Финкельштейна и его сторонников, возможно, все именно так: где-то там, с другой стороны дыры, существует волшебная страна зазеркалья. Не знаю, но мне кажется, что эта религия такая же хорошая и реалистичная, как и все остальные.