И прольется кровь - [20]

– Мир тебе.

Я обернулся. Если не считать седой пряди у виска, у стоящего передо мной мужчины были ее черные волосы и ее прямой мужественный взгляд. Я толком не знал, что ответить. То же «мир вам» прозвучит фальшиво, «привет» – чересчур неформально, чуть ли не нагло. Поэтому я вымученно произнес «доброго дня», хотя такое радостное пожелание совсем не соответствовало ситуации.

– Я Якоб Сара.

– Юльф… э-э, Ульф Хансен.

– Мой внук говорит, что ты умеешь шутить.

– Правда?

– Но он не может сказать, кто ты по профессии. И что ты делаешь здесь, в Косунде. Только то, что у тебя винтовка моего зятя. И что ты неверующий.

Я бесстрастно кивал; такое кивание не подтверждает и не опровергает сказанного, просто показывает, что вы слышите говорящего. Запихав в рот большой кусок торта, я выиграл несколько секунд на размышление. Я продолжал медленно жевать и кивать.

– И это не мое дело, – говорил мужчина. – Это, как и то, сколько ты собираешься здесь пробыть. Но вот что я вижу наверняка – тебе нравится «Княжеский» торт.

Он пристально смотрел мне в глаза, пока я с трудом глотал. Потом он положил руку на мое больное плечо.

– Помни, молодой человек: милость Божья не знает границ. – Он сделал паузу, и я почувствовал, как тепло его ладони проникает сквозь материю прямо в мою кожу. – Почти.

Он улыбнулся и ушел беседовать с другими скорбящими, и я слышал, как они бормочут «мир тебе».

– Ульф…

Мне не надо было поворачиваться, чтобы понять, кто ко мне обращается.

– Поиграем в тайные прятки? – Он смотрел на меня с серьезным выражением лица.

– Слушай, Кнут, я…

– Ну пожалуйста!

– Хм. – Я посмотрел на остатки торта. – И что это за тайные прятки?

– Нужно спрятаться так, чтобы никто из взрослых не понял, что мы играем в прятки. Нельзя бегать, кричать и смеяться, и нельзя прятаться в необычных местах. Мы играем так, когда проходят собрания. Это весело, правда. Я могу водить первым.

Я огляделся. Других детей здесь не было, только Кнут. Один на похоронах отца. Тайные прятки. Конечно.

– Я считаю до тридцати четырех, – прошептал он. – Начинаю.

Он отвернулся к стене и сделал вид, что рассматривает свадебную фотографию родителей, а я отставил блюдце и начал осторожно пробираться через гостиную и по коридору. Я заглянул в кухню, но Леи там уже не было. Я вышел на улицу. Ветер усиливался. Я прошел мимо машины без номеров и увидел, как несколько капель дождя, принесенных порывами ветра, упали на лобовое стекло. Пройдя дальше, к задней стороне дома, я прислонился к стене под открытым окном мастерской и закурил.

Только когда ветер ослабел, я услышал в мастерской голоса:

– Пусти, Уве! Ты выпил и не знаешь, что говоришь.

– Не сопротивляйся так, Лея. Ты не должна долго горевать, Хуго не хотел бы этого.

– Ты не знаешь, чего хотел бы Хуго!

– Во всяком случае, я знаю, чего хочу я. И всегда хотел. И ты тоже этого хочешь.

– Пусти сейчас же, Уве, или я закричу.

– Как кричала той ночью с Хуго? – Хриплый пьяный смех. – Ты много шумишь, Лея, но в конце концов уступаешь и повинуешься своим мужчинам. Как повиновалась Хуго, как повиновалась отцу. И как будешь повиноваться мне.

– Никогда!

– Так мы поступаем в нашей семье, Лея. Хуго был моим братом, теперь его нет, и значит я несу ответственность за вас с Кнутом.

– Уве, довольно!

– Спроси у своего отца.

Последовала тишина, и я подумал, не уйти ли мне.

Но остался стоять.

– Ты вдова и мать, Лея. Будь разумной. Мы с Хуго делили в жизни все, и он бы хотел, чтобы мы так поступили, даю тебе слово. И я хочу. Иди сюда, позволь мне… Ай! Чертова баба!

С грохотом захлопнулась дверь.

Я услышал тихие ругательства, потом что-то упало на пол. В этот же миг из-за угла дома показался Кнут. Он широко раскрыл рот, и я замер, предчувствуя крик, который меня разоблачит.

Но его не последовало, все было как в сцене из немого фильма.

Тайные прятки.

Я затушил сигарету и поспешил в его сторону, смиренно разводя руками. Увел его в гараж.

– Считаю до тридцати трех, – сказал я и повернулся к красному «фольксвагену» его матери.

Было слышно, как мальчик бежал к входной двери.

Закончив считать, я вошел в дом.

Лея стояла в одиночестве на кухне и чистила картошку.

– Привет, – тихо произнес я.

Она подняла глаза. Щеки ее разрумянились, глаза блестели.

– Прости, – сказала она, всхлипнув.

– Сегодня кто-то наверняка мог помочь тебе с обедом.

– О, все предлагали. Но я думаю, лучше продолжать заниматься делами.

– Да, наверное, так лучше, – сказал я, присаживаясь к кухонному столу.

Я заметил, что она немного оцепенела.

– Тебе не обязательно говорить со мной, – сказал я. – Я просто хотел посидеть немного, прежде чем уйти, а в гостиной… там мне особо не с кем и не о чем говорить.

– Кроме Кнута.

– Ну, говорит в основном он. Смышленый парень. Он много думает для своего возраста.

– Ему о многом надо думать. – Она потерла нос тыльной стороной ладони.

– Да.

Я чувствовал, что должен что-нибудь сказать, что слова вертятся на языке, только я пока не знал, какие именно. И когда они пришли ко мне, казалось, они сами выстроились в предложение, у меня не было над ними власти, и все же они явились порождением чистой логики.

– Если вы с Кнутом хотите жить вдвоем, – сказал я, – но боитесь не справиться, я с удовольствием вам помогу.