И повсюду тлеют пожары - [77]

Пёрл в кухне ела хлопья.

— Выглядишь получше, — сообщила она. — Ты как?

— Постепенно. — Лекси осторожно опустилась на стул напротив Пёрл. — А твоя мама где?

— У вас. Пошла прибираться пораньше. У нее обеденная смена в ресторане.

Пёрл внезапно вспомнила позицию Лекси по делу Маккалла и решила не говорить, отчего у матери сегодня такое странное расписание: у Биби встреча с адвокатом, она готовится к слушаниям — осталось меньше двух недель — и попросила Мию подменить ее на работе. Пёрл подтолкнула к Лекси коробку с хлопьями, и та наклонила коробку, взяла горсть.

— Она спала на полу?

— Со мной.

— Извини.

Пёрл пожала плечами:

— Ничего. Мы привыкли. Иногда две кровати некуда ставить. — Она пихнула по столу миску. — Не ешь из коробки, высыпь себе. Во ненормальная.

Лекси как будто стала гораздо младше, и Пёрл не понимала, в чем дело: утренний свет, бледно-желтый и мягкий, или сама Лекси — без макияжа, распущенные волосы обрамляют лицо, — или странность этой минуты, и Лекси за завтраком у Пёрл в кухне, и все, что они пережили накануне.

— Твоя мама вчера была ко мне очень добра. — Лекси помешала хлопья в миске.

— Мама вообще добрая, — сказала Пёрл не без гордости.

— Мне всегда казалось, что я ей не нравлюсь.

— Ну-у. — Пёрл задумалась. У нее тоже сложилось такое впечатление, но, похоже, что-то переменилось. — Вы же толком не были знакомы.

— Думаешь, теперь я ей нравлюсь? — после паузы спросила Лекси.

— Не исключено, — ухмыльнулась Пёрл, и Лекси встала, обхватила ее руками и поцеловала в щеку.

Ночью они легли в узкую кровать Пёрл, и Мия протянула руку, погладила дочь по спине — годами этого не делала. С маленькой Пёрл она часто спала в одной постели: проще найти один матрас, чем два, само собой, но вдобавок это так утешительно — лежать близко-близко, как зверьки, что зарылись поглубже в норку. Пёрл росла, спать в одной постели становилось все неудобнее, и такого уже давно не бывало.

— Бедная Лекси, — пробормотала Мия. — Как же ей тяжко. — Надо кое-что сказать, понимала она, но не знала как и спустя миг заговорила как придется: — А ты… ты же… — Пауза. — Мы с тобой никогда об этом не говорили.

Пёрл отодвинулась и резко перевернулась на спину.

— Господи, мам. Давай не будем.

— Я просто хочу убедиться, что ты умеешь беречься. — Мия потерла царапину на ногте. Порезалась накануне за работой. — Я знаю, что вы со Сплином очень близки.

Пёрл рядом застыла всем телом — и так же внезапно ее отпустило.

— Мам, — сказала Пёрл. — Мы со Сплином просто друзья.

— Но, может, однажды ты захочешь большего. Я знаю, каково это…

Мия осеклась. Я не знаю, вдруг сообразила она; я не знаю, каково это, вообще без понятия. В юности у Мии было полно друзей, мальчиков в том числе, — но не бывало такой тесной дружбы, как у дочери и Сплина. Эти двое постоянно вместе; друг за друга заканчивают фразы, говорят на своем личном шуточном наречии и сыплют цитатами, которых Мия толком не улавливает. Не раз она видела, как Пёрл беспечно склонялась к Сплину и поправляла ему воротник; на днях заметила, как Сплин вынул у Пёрл из волос листик — с нежностью, с любовью даже: иначе это не назвать. Но с Мией такого не случалось — ни в юности, ни в художественной школе, ни после. Сейчас до нее дошло, что она никогда не видела мужчину голым — разве только брата в детстве. Никогда ни к кому не прикасалась — у нее не было этого тепла, этого электрического разряда от чужой близости. Все это ей дарило только искусство — и, конечно, Пёрл. Ничего полезного я ей сообщить не могу, подумала Мия, и между ними заклубилось молчание.

— Мам. — В темноте Мия не поняла, серьезна Пёрл или улыбается. — Не парься. Честно. Между нами со Сплином ничего нет. — Она перекатилась на бок, отвернулась от Мии, и голос ее заглушила подушка. — И у меня высший балл по ОБЖ. Я все знаю, что нужно знать.

Это же правда, сказала себе Пёрл; я не солгала ни единым словом. Умолчание, решила она, — не вполне ложь. Мия снова стала гладить ее по спине — эта ласка в детстве говорила Пёрл, что она не одна, что мама рядом, а значит, все будет хорошо. И, как и в детстве, это усыпило ее почти мгновенно.

Когда Пёрл тихонько засопела, Мия не убрала руку, будто она скульптор и лепит дочери лопатки. Под ладонью слабо-слабо билось сердце Пёрл. Дочь уже давно не подпускала Мию так близко. Родители, думала Мия, учатся выживать, все реже и реже касаясь детей. В младенчестве Пёрл цеплялась за мать; Мия носила ее в слинге, потому что, едва ставила на пол, Пёрл плакала. Почти весь день, минута за минутой, они прижимались друг к другу. Пёрл росла и все равно цеплялась сначала за материну ногу, потом за талию, потом за руку, будто что-то впитывала из матери через кожу. Даже если у Пёрл была своя постель, среди ночи она часто заползала к Мие и зарывалась под старое лоскутное покрывало, и поутру они просыпались, перепутавшись, — рука Мии застряла под головой Пёрл, ноги Пёрл поперек живота Мии. Став подростком, Пёрл ласкалась все реже — чмокала в щеку, одной рукой неохотно приобнимала, — и тем драгоценнее были эти ласки. Так уж оно устроено, говорила Мия себе, — но до чего же это трудно. Нечаянное объятие, голова на миг склонилась к твоему плечу, а тебе-то больше всего на свете охота прижать их к себе и держать крепко-крепко, чтобы вы срослись и никогда не расставались. Все равно что приучать себя жить на одном запахе яблока, когда охота лишь сожрать его, вонзить в него зубы и поглотить, прямо с косточками и черенком.