И обретешь крылья... - [41]

Моя собственная неодолимая и чрезмерная сексуальность действовала как наркотик. Я ходила как обкуренная, почти не чувствуя головы на плечах, и равно не знала, как мне жить, что с ним, что без него. Как если бы фен, требующий 220 вольт, включили в розетку для электробритвы на 110 вольт, так и мне не хватало жизненных сил для нормального существования. Когда он приходил, я моментально становилась сонной и усталой, и единственное, что при этом приходило в движение, это низ живота.

Три дня мы провели на курорте, единственный отпуск за шесть лет, который мы провели вместе, единственная наша поездка, продлившаяся больше одного дня. Мы не нашли места в отеле — в августе там не было ни одной свободной комнаты, и спали, вымотанные двухчасовыми поисками и пятичасовой ездой, прямо в траве, перед машиной, тесно обнявшись, замерзшие и очень влюбленные. Где-то вдалеке лаяла одинокая собака, с неба лила свет итальянская луна. Когда наши тела сливались — все трудности исчезали. Очень романтичным было это маленькое путешествие — и очень коротким.

Когда мы вернулись домой, эти четырнадцать дней подходили к концу, близилось возвращение жены Симона из ее поездки. Он поехал встречать ее в аэропорт и не вернулся. Он остался с ней.

Это было хорошо, что он не вернулся, — и в то же время плохо. Мои голова и сердце рассорились друг с другом, а слова «муки любви» перестали быть фразой из дешевых романов, я на себе прочувствовала их силу и реальность.

Совершенно ошеломляющим оказался для меня телефонный разговор с его отцом, многое объяснивший. Отец Симона угрожал мне, что, если его сын разведется с женой, он лишит его наследства. А сам Симон объяснил ему, что все отношения со мной у него покончены и были они не чем иным, как лишь легким флиртом, так, ничего серьезного не произошло.

Он этого так не оставит, сказал отец. У его сына и так было достаточно проблем с женитьбой, чтобы сейчас рисковать. Наконец-то он нашел себе жену, которая пришлась по сердцу. Счастье само пришло к Симону.

— А то что же получается? Кто будет вести бухгалтерию? И, к тому же, я ручаюсь, что не пройдет и двух месяцев, как он или опять пойдет на сторону, или вернется назад, к жене!

У Симона нет характера, сказал его отец. К тому же, он малодушен. Что же это он так наговаривает на своего сына, подумала я и позвонила его первой жене.

— Да все он врет, этот Симон, — сказала та. — Три-четыре года он еще был мне верен, по крайней мере, похоже на то, а затем пошло-поехало… Так и живем.

Ах, если бы я раньше узнала обо всем этом! Какой кошмар! Впрочем, это был не кошмар, это был вполне обычный склад ума среднего мужчины, не вполне приспособленного к семейной жизни. Да и разве я сама не вела себя так же гадко по отношению к Янни?

— Ведь вы же человек с мировым именем, фрау Лустиг! — проникновенно закончил папа Шутц. — На кой вам сдался этот оболтус? Ведь он совсем не вписывается в вашу жизнь!

«Человек с мировым именем»!.. Этот «человек с мировым именем» был разочарован, испуган, покинут его сыном, впал в депрессию и забросил работу; его здоровье ухудшилось и находится под угрозой. Всю жизнь я имела просто бессовестно много счастья. Всю жизнь надо мною как будто летал ангел-хранитель и направлял мой жизненный путь к счастью. Так почему же этого не происходит и на сей раз? Счастье все же изменило мне…

А есть ли оно вообще, это счастье? И чем оно вызывается — обстоятельствами нашей жизни или это просто карма, рок, фатум?

«Я полагаю, что каждый человек получает такую жизнь, какую заслуживает», — сказал Сартр. Тут не нужно никакой прошлой жизни, чтобы понять, отчего заварилась эта каша и как ее расхлебывать. Выдержать или покончить.

«Покончить» в случае с Симоном было невозможно. «НЕВОЗМОЖНО!!!» — огромными буквами было написано на моем щите и в моем сознании. Значит, «выдержать».

Его ласки были сладким, сильнодействующим ядом, а слова — кандалами. Он заковал меня магией своих обещаний. Словно находясь под гипнозом, я хотела думать и верить, что в один прекрасный день мое, — нет, — наше желание сбудется каким-нибудь чудесным образом. Он писал мне бесконечное число необыкновенно прекрасных любовных писем. И говорил: «Я люблю тебя!» Каждый день, по многу раз, в том числе и по телефону. Когда он звонил — мне было хорошо, не звонил — плохо. Он был моим наркотиком.

Свое шоу я уже отыграла, с привычной сноровкой, почти автоматически, и это было большое облегчение; но я плыла по жизни без перспектив и без радости, плохо выглядела и производила впечатление больного человека.

Янни нашел себе новую подругу. Ее звали Штефферль, она была двадцати шести лет от роду, смазливая, белокурая девчушка со слабым характером, которая каждое утро вставала в половине седьмого, чтобы подать ему завтрак в постель. Она вернула ему чувство собственного достоинства в области секса. Я полагала, что заслужила более достойную преемницу, чем фабричная работница из Австрии, — все же эта Штефферль была действительно довольно глупа. А мой муж был все еще мой муж. Янни был очень, очень влюблен.

Штефферль сбежала от него через несколько месяцев, по поводу чего он стал предъявлять мне претензии и захотел тут же развестись. Видите ли, Штефферль собиралась уже выйти за него замуж и родить ребенка, а я постоянно вмешивалась и наводила на нее ужас своим призраком экс-жены, упрекал он меня. В этой ситуации он показался мне инфантильным и невоспитанным, а его упреки — чудовищно несправедливыми. Позже он сказал мне, что испытывал почти физическую зависимость от нее, подобную той, которую испытывала я сама по отношению к Симону, и если бы у них и в остальном все пошло бы, как у меня, то вряд ли эта Штефферль ушла бы от него сама. Так что, возможно, для него это было только к лучшему.