И обретешь крылья... - [26]

На этот раз мы распрощались и унесли наши разгоряченные сердца в наши постели, каждый в свою. Я даже не вспомнила о его жене; на своей подушке я вспоминала запах его кожи, голос и понимала, что это наконец произошло — я полюбила.

ОПЬЯНЕНИЕ ЛЮБОВЬЮ

На дискотеке мы были в феврале.

С того вечера у меня началась удивительная жизнь, полусон, полуявь, которая со временем все больше отдалялась от повседневности.

Симон и я проводили вечера и ночи, утопая в нежности и чувственности, какие прежде я знала только в своих ночных фантазиях. Фантазиях, которыми женщины тешат себя вот уже тысячу лет, а особенно с тех пор, как появились голливудские фильмы; фантазиях, которые скрасили не одну унылую женскую жизнь и были унесены с собой в могилу.

Все эти тривиальные, экзистенциальные мечтания в моем случае сбылись с полнотой, которая перевернула все представления, парализовала способности к суждению, превратила меня в смущенную, растерянную школьницу. Сама для себя я объясняла это явление своей долгой, постоянной тоской по нему, и где-то, может быть, неосознанным желанием того, чтобы со мной это произошло. Еще девчонкой я рисовала мужчин, мужские лица, которые по всем параметрам соответствовали лицу Симона, и фигуры, выглядевшие так, как сейчас выглядит он. Это был мужчина из моего сна-в-летнюю-ночь, из моих юношеских вожделений, из моей женской мечты.

Это он был героем моих эротических сновидений.

Когда я раздела его в первый раз, у меня от желания помутился разум.

Его тело было мощно, как у молодого хищника. Могучая, широкая спина, маленькие, мускулистые ягодицы. Отливающая коричневым кожа, нежная и мягкая, как у младенца, ни капли жира на всем корпусе — прямо античная статуя. Он был совершенен, и это был мой бог.

С того момента, как я открыла его тело, я потеряла голову и погрузилась в пучину сладострастия. Возврат назад был невозможен. Буря чувств, до сих пор знакомая лишь по книгам и фильмам, подхватила меня и увлекла за собой; история началась. И ничто пока не предвещало несчастья.

Время от времени нежными, почти незаметными прикосновениями он давал мне почувствовать, какая сила кроется за его осторожностью, сила, которая в любой момент может вырваться как дикий зверь из своей клетки, чтобы одолеть меня, прижать к стене, швырнуть на пол. Он не делал этого, он только давал это почувствовать. В постели он удовлетворял меня так, как ни один мужчина до него. У меня было по четыре оргазма, по пять, шесть, иногда больше — до тех пор, пока я сама, дрожащая и обессиленная, не капитулировала.

И только одно ему сначала не удавалось, и это было очень странно. При всех его клятвах в страсти, во время любовной игры, полной почти животного сладострастия, у него самого эрекции не наступало. Это продолжалось довольно долгое время и доводило нас обоих почти до сумасшествия. Мы ломали головы над тем, что же могло быть причиной подобной немощи. Он говорил:

— Я не знаю этого за собой… Такое было только однажды, когда я так же сильно был влюблен, но тогда это прошло через пару дней!

— Может быть, ты боишься?

— Чего?

— Меня.

— Ты думаешь?

Боязнь моих прав на него и своих передо мной обязанностей — мне знаком этот первый страх перед препятствием. Здесь дает о себе знать чувство уважения, опасение оказаться недостойным, неподходящим — эти чувства перекрывают вожделение. Это все скорее заставляет женщину чувствовать себя уважаемой, чем оскорбляет ее.

Однако эта неприятная ситуация затянулась. Симона одолевали сомнения и комплексы, эта его несостоятельность подавляла его все больше и больше. А я перекопала всю имеющуюся по этому вопросу литературу и выдвигала одну за другой гипотезы о том, в чем же причина этого недуга. Со временем я стала нетерпелива. Я была разгорячена и жаждала почувствовать его в себе, как это было у меня с другими мужчинами. Возникавшее отсюда недовольство и раздражение я старалась скрывать, но, по-видимому, это не всегда удавалось.

И вот однажды, когда он, удрученный, снова лежал рядом со мной в постели, я нашла нужные слова.

— Я тут кое-что прочитала, — сказала я. — Когда мужчина долго ждет встречи с женщиной своей мечты и в один прекрасный день вдруг видит ее перед собой, он может ослабеть, растеряться, так как полагает, что не достоин ее и не представляет для нее интереса. Может быть такое?

Я до сих пор не уверена в том, что именно задела этим замечанием, но знаю, что разбудила в Симоне его первобытные, животные силы. На следующий день он, ни слова не говоря, вошел в мой дом и, едва поздоровавшись, мощно вошел в меня, откинув на кушетку. И после этого животного сношения его загадочная немощь не возвращалась.

Он каждый день вновь и вновь признавался мне в любви, делал из меня королеву, предмет своего почитания и обожания — но никогда жену. Может быть, потому, что одна у него уже была.

Мы скрылись в мире чувственности, обоняния и осязания, мы искали друг в друге убежища от суровости существования во внешнем мире, мы были нефть и факел и при столкновении разжигали огонь, которого я и представить себе не могла прежде. Когда наши тела касались одно другого, мы впадали в настоящий экстаз; мы лишали друг друга разума, и это опьяняло нас; мы были заворожены друг другом. Стоило его руке коснуться моего плеча, как я всем телом содрогалась от чувственного наслаждения.