…И никаких версий. Готовится убийство - [58]

За окнами автобуса падал мокрый тоскливый снег, лепился к стеклам и превращался в воду, стекавшую струйками… Коваль размышлял о том, что произошло между дочерью и матерью в субботу, что вызвало их ссору, почему оказалась в больнице Вита, кто виновен в этом и нет ли какой-нибудь связи между этими событиями и неожиданной гибелью Килины Сергеевны?

«Двое похорон в течение нескольких дней на моих плечах, — с горечью думал полковник, наблюдая, как покачивается гроб из-за быстрой езды водителя, спешившего отделаться от „невыгодных“ похорон, — не много ли?»

Уютный одесский перрон тихо придвинулся к вагону, двери отворились, и Дмитрий Иванович с удовольствием вдохнул свежий воздух, напоенный запахом моря.

В машине, которая ждала Коваля у вокзала, Струць спросил:

— В гостиницу?

— Оформимся позже, — ответил Коваль. — Я не устал. Поедем в управление…

— Вита Христофорова вчера выписалась из больницы, — докладывал но дороге старший лейтенант. — Живет она в домике бабушки, возле рынка. Домик, в котором девушка прописана с прошлого года, старый, на две жилые комнатушки с кухней. После смерти бабушки Вита ведет уединенный, скрытый образ жизни, подружек не имеет. Характер независимый, капризный, занятия в институте частенько пропускает, оценки невысокие. В общественной жизни института участия не принимает. Мать мало занималась ею, так как была поглощена своими заботами, погоней за длинным рублем. Есть две портнихи-надомницы, которые по ее выкройкам шьют платья.

Единственный здесь близкий Христофоровой человек — инженер Потоцкий. Когда портниха уезжала в Киев, он посещал Виту, заботился о девушке, вплоть до снабжения продуктами.

Слушая Струця, полковник Коваль удовлетворенно кивал.

— Кстати, никаких данных, кто несостоявшийся отец ребенка? — спросил он.

Старший лейтенант развел руками.

Дмитрий Иванович понимал, что не так просто это выяснить.

Если эта деталь не будет существенной в деле о гибели Христофоровой, ею можно будет и пренебречь.

— С Витой я сам побеседую, — сказал полковник, выслушав Струця. — Коль врачи разрешат, вызовем завтра повесткой, а нет — то сам подъеду. Может, со мной, стариком, откровеннее будет…

…Майор, начальник отдела БХСС — толстяк с бархатными глазами и фамилией такой длинной и непривычной, что Коваль при первом знакомстве не стал трудиться, чтобы запомнить ее, — уже ждал Коваля в своем кабинете. После краткого обсуждения задачи майор распорядился привести задержанного Григория Потоцкого.

Пока это приказание выполнялось, Дмитрий Иванович с интересом рассматривал сапожки, лежавшие тут же в раскрытых чемоданах. Как капли воды, они походили друг на друга, а также на те, которые были конфискованы у подпольных продавцов, и на те, которые Коваль видел у своей Наташи.

И вдруг у него мелькнула мысль: «А имела бы Наташа сапожки, если бы не одесская подпольная артель? — И сразу испугался этой мысли, обозлился на себя, на Наташку, на весь свет за то, что такая мысль могла у него появиться. — В конце концов, носила бы обычные, местной фабрики, как все люди! И ничего не случилось бы! А то капризы, капризы!.. В мое время…»

Эти мысли Дмитрия Ивановича оборвались, ибо в дверях в сопровождении конвоира показался хорошо сложенный молодой мужчина со сбившейся в пряди густой черной шевелюрой и выразительным лицом. Он брезгливо покосился на конвоира и, устремив на Коваля светлые, словно прозрачные глаза, произнес:

— Здравствуйте! — И тут же добавил: — Несмотря на ваше несправедливое ко мне отношение, я вам желаю здоровья…

— Садитесь, — остановил его майор, указывая на стул.

Коваль почувствовал в браваде Потоцкого попытку скрыть волнение и уже понял, как будет вести себя задержанный и как следует с ним разговаривать.

Майор, записав необходимые анкетные данные, стал дотошно расспрашивать Потоцкого, откуда у него сапоги, кто изготовил, напомнил о статье уголовного кодекса, которая обещает смягчение наказания за чистосердечное признание.

Однако брюнет эту статью хорошо знал и без майора и не собирался ею воспользоваться. На все вопросы отвечал отрицательно или уклончиво. Появление у него такого количества сапог объяснял смехотворно: да, скупил сапоги на рынке у разных людей; да, не запомнил продавцов, может спутать одного с другим, поэтому не берется дать их словесный портрет; да, признается — скупил не для себя, видимое дело — сапожки женские…

Зачем столько? Конечно, не жене или сестрам: у него жены нет, а сестра одна — в другом городе… Нет, не в Киеве, в Херсоне. Конечно, собирался махнуть куда-нибудь на Север, перепродать и заработать. Впервые в жизни. Теперь кается, задумка была плохой; сразу и передумал, но еще не решил, что с ними делать, куда отнести… А тут милиция!.. Так что преступления не совершил! Думать-то думал, собирался, планировал, но не совершил же — и привлекать не за что… Вот если бы начал продавать, да по спекулятивной цене, тогда бы конечно… А так… За несовершенку не судят…

— «Куда отнести»? — язвительно повторил майор. — Сюда, к нам. И тогда никаких претензий. Помогли бы найти этих продавцов, они бы и деньги вам возвратили.

Потоцкий развел руками.