И нет этому конца - [3]

3

Капитан Борисов проводил нас только до околицы. Дальше мы были предоставлены самим себе. Еще в селе я не видел ни одного человека, который бы не оглянулся, не посмотрел нам вслед. Действительно, трудно вообразить что-нибудь более странное и непонятное, чем мой санитарный взвод. Тринадцать гражданских в самой несуразной штатской одежде шагали к фронту в сопровождении лейтенанта и старшины, вооруженного автоматом. «Что за люди? — читали мы в каждом взгляде. — Схваченные ли полицаи, которых ведут на допрос? Или же бывшие партизаны, пожелавшие присоединиться к регулярным частям? А может быть, просто мобилизованные местные жители? Но тогда почему под конвоем?» Словом, взвод — загадка!

Правда, выступили мы из села как нормальное подразделение — строем по двое. Но вскоре взвод был оттеснен проходившими машинами на обочину и вытянулся цепочкой. Я с опаской оглядывался: кое-кто из моих санитаров уже смешался с чужими гражданскими, и различить издалека, где наши, а где не наши, было почти невозможно. Так и отстать недолго!

Я догнал старшину, который шел впереди.

— Саенков! Скомандуйте, чтоб подтянулись. А то тащатся как сонные мухи!

Старшина шагнул с дороги в поле и, сложив рупором ладони, громко и раскатисто крикнул:

— Взво-о-од! Не отставать!

Те санитары, что были на виду, поближе к нам, зашагали быстрее. Другие по-прежнему плелись где-то в хвосте.

Старшина повысил голос:

— Вы что, не слышали команду? Всем подтянуться!

От группы чужих гражданских оторвался и бросился догонять товарищей кто-то из отставших… Всего только один!.. И вдруг мне показалось, что людей во взводе стало меньше. Обеспокоенный этим, я решил пересчитать санитаров.

Один… Два… Три… Шесть… Семь… Восемь… Десять… А где остальные?.. Неужели потерялись? Я лихорадочно стал считать снова… Один!.. Два!.. Три!.. Шесть!.. Семь!.. Восемь!.. Десять!.. Двенадцать!.. Откуда еще двое взялись? По-видимому, я пропустил их. Но где же тринадцатый?

— Старшина, одного не хватает! — заявил я Саенкову.

— Кого?

— Я ведь еще многих не знаю. Просто я посчитал. Одного нет.

Старшина пробежал взглядом цепочку и сказал:

— Да нет, товарищ лейтенант, все на месте!

— Тринадцать?

— Сколько было, столько и есть!

Но все-таки я решил проверить. Снова прошел в голову цепочки и встал у обочины.

Мимо меня плелись санитары…

Первым, подавшись корпусом вперед, шагал мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Обращало на себя внимание его лицо с крупными волевыми чертами. Фамилия у него была такая же значительная, как внешность, — Орел. Вначале я почему-то считал, что это его прозвище. Но оказалось: так значился он и в списке, который передал мне старшина…

В двух-трех шагах от него, не отставая, шел худенький паренек в старом, выношенном до дыр свитере, в солдатской пилотке без звездочки. Кто он и как его зовут — я еще не знал. Но лет ему было примерно сколько и мне, и я испытывал к нему расположение…

Следующим был болезненного вида человек с огромными малоподвижными глазами. Сперва я решил, что он плохо видит. Но вскоре я убедился, что зрение у него хорошее. При виде меня его толстые губы шевельнула едва приметная улыбка…

Дальше дружно отбивала шаг не протрезвевшая до конца неразлучная тройка. Держались они все время вместе и были, как видно, из одного села. Но лиц их я еще не запомнил: до того они похожи — усатые, краснощекие, коренастые. Впрочем, надо отдать им должное: вели себя сейчас эти трое тихо-мирно, ни с кем не задирались и на глазах трезвели…

За ними, лениво покачиваясь из стороны в сторону, двигался уже знакомый мне детина в расстегнутом полупальто. За его спиной на длинной суковатой палке болталась торба. Фамилия у него была обидная, но запоминающаяся — Дураченко…

Словно для контраста, за ним следовал подвижный и тщедушный человечек по фамилии Зубок. Его все вокруг интересовало. Даже вороны, разгуливавшие по жнивью…

Увидев меня, одновременно засеменили два толстяка в брезентовых плащах — братья Ляшенко. Мне показалось, что главное для них — не навлечь на себя гнев начальства, быть не хуже других…

Потом шел угрюмый, давно небритый человек в солдатской шинели с сильно обгоревшими полами. Странно, но я его видел в первый раз. Откуда он взялся? Надо будет спросить у старшины…

Предпоследним был пожилой крестьянин в войлочной шляпе, с медным чайником за спиной, а последним — тринадцатым — парень в кожаной куртке. Проходя мимо, он посмотрел на меня ласково и дружелюбно, как на того рыжего котенка, с которым недавно возился.

Да, старшина прав: сколько было, столько есть!

Но шагали они как на похоронах. При такой ходьбе ни за что не управиться за сутки!

Я побежал по дороге в голову взвода. Рядом проносились машины с понтонами, боеприпасами, продовольствием, горючим. Катили орудийные упряжки. Грохотом и лязгом наполняли окрестность проходившие танки и самоходки. Тянулась пехота…

И вдруг близкие голоса подхватили чью-то команду:

— Принять вправо!

Я отскочил на обочину и крикнул замешкавшимся санитарам:

— Принять вправо!

Оказалось, когда надо, голос у меня не хуже, чем у других командиров.

Боевая техника, до этого безраздельно господствовавшая на дороге, теперь жалась к правой стороне, пропуская санитарные машины.