И нет этому конца - [29]

Сперанский обернулся, сурово поинтересовался:

— А вы-то зачем?

— Странный вопрос, — ответил я.

— Смотрите, оставите взвод без фельдшера! — предупредил он.

— Ничего, — в тон ему ответил я. — Теперь у меня на каждом берегу по помощнику.

— Идите хоть по моим следам!

— А я по ним и иду!

Правда, раза два или три меня подводила зрительная память и я ставил ногу наугад. Но, к счастью, судьба меня миловала.

И так шаг за шагом поднимались мы по косогору, подгоняемые стонами одного раненого и молчанием другого.

— Осторожнее, — предупредил меня Сперанский, когда мы приблизились к месту взрывов.

Первым у нас на пути лежал солдат. Короткого осмотра его неподвижного тела было достаточно, чтобы установить, что мы ему уже не нужны.

Зубок был еще жив, хотя и находился в бессознательном состоянии. Он все реже и реже шевелил ногами. Осколками ему срезало обе ступни, которые вместе с ботинками держались на одних сухожилиях. Под ним была огромная лужа крови.

Впервые я совершенно потерял голову, не знал, за что хвататься. Лихорадочно рылся в своей санитарной сумке и не мог отыскать то, что лежало на самом виду.

Потом мы со Сперанским накладывали жгуты и перевязывали раны. С каждой секундой лицо Зубка становилось бледнее и прозрачнее.

— Готов, — сказал Сперанский.

— Что? — не понял я.

— Умер…

Действительно, налицо были все приметы смерти, но я еще на что-то надеялся: пытался нащупать пульс и услышать слабое туканье сердца. Даже попробовал поймать зеркальцем дыхание.

— Напрасно вы, товарищ лейтенант, — сказал мне Сперанский и закрыл Зубку глаза…

10

С невероятным трудом и предосторожностями мы со Сперанским вынесли умерших с минного поля. Затем на носилках по одному спустили к берегу.

И уже внизу вдруг меня окликнули. Я обернулся в полной уверенности, что это кто-то из санитаров, и неожиданно встретился со знакомым пронизывающим взглядом.

— Лейтенант, пройдемте со мной, — сказал капитан с тонкими усиками.

— Зачем? — я даже отступил.

— Здесь, неподалеку…

Я оглянулся на санитаров, которые удивленно смотрели на нас и озадаченно переглядывались.

— Товарищ капитан, мне же хоронить надо!

— Ничего, похоронят и без вас.

— Я бы хотел присутствовать. Кроме того, мы собирались похоронить их рядом с другим нашим санитаром — за причалами.

— Тогда придется подождать, — жестко произнес он и кивнул в сторону санитаров. — Они тоже могут понадобиться.

Неужели ему до сих пор не давали покоя мои гражданские санитары? Или в самом деле они в чем-то провинились перед советской властью? Что ему известно о них? У меня же сейчас лишь к одному из двенадцати не лежало сердце — к Коваленкову. Вот бы за кого я не поручился.

А что, если капитан имел дело лично ко мне? Сомнительно. Пока я за собой никаких грехов не чувствовал…

Землянка капитана находилась в крохотном овражке.

И тут меня точно кипятком обдало. Я вспомнил о записке Коваленкова, лежавшей в кармане шинели. Незаметно пригладил ее ладонью.

— Садитесь! — сказал капитан, когда мы вошли внутрь.

Я опустился на снарядный ящик.

Капитан уселся за самодельный дощатый стол, достал из полевой сумки какие-то исписанные листки, два карандаша.

Только после этого со значением произнес:

— У нас говорят правду.

— Я знаю, — сказал я, покраснев.

— Расскажите все, что вам известно о Чепале…

Значит, их интересовал Чепаль. Похоже, они уже располагали о нем сведениями. Как минимум — о его таинственном исчезновении. Как максимум — о его дальнейшей судьбе.

Я рассказал все, что слышал о нем от санитаров. Умолчал лишь о Коваленкове. Не все ли равно, кто первый сообщил о бывшем тесте?

— Стало быть, прошлое у него как стеклышко? — сыронизировал капитан.

— Вы просили меня рассказать, что я знаю. Я рассказал. А выводы делайте сами, — вдруг разозлился я.

— И сделаем, можете не сомневаться.

В последних словах мне послышалась угроза.

Я струхнул. Вспомнил о записке, лежавшей в кармане, о Коваленкове, которому ничего не стоило установить прямой контакт с капитаном, о своих санитарах, чье будущее, возможно, находится в руках сидевшего напротив меня человека. И решил вести себя потише.

— Значит, вы ничего не замечали подозрительного в этом человеке? — Многозначительность, с какой были сказаны эти слова, не предвещала ничего хорошего.

— Никак нет!

— А в других ваших людях?

Смятый листок раскаленным железом жег мне бедро.

— Тоже, товарищ капитан!

Помолчав, капитан впервые произнес просто, без иронии и скрытой угрозы:

— Что ж… — и добавил после короткой паузы: — Я ожидал от беседы с вами большего.

— Товарищ капитан, скажите же, что с ним? Где он? — не выдержал я.

— Где он? Здесь.

— Как здесь? — я окинул взглядом землянку. Попутно удивился, заметив в углу незнакомого сержанта. Тот сидел за крохотным столиком и записывал мои ответы. Когда он зашел?

Капитан сделал ему знак. Сержант встал и вышел из землянки. Вскоре над ступеньками, ведущими вниз, показались его хромовые сапоги. Они немного посторонились, пропуская вперед старые, ободранные, на веревочках, сандалии.

Чепаль вошел с уже устремленным к столу, за которым сидел капитан, взглядом — выжидательным и покорным. На меня он почему-то даже не посмотрел.