И нет этому конца - [22]

Шрифт
Интервал

— Послушай, браток, подбрось раненых до госпиталя?

— Никак не могу. Я тут в десяти километрах сворачиваю…

— А может, подкинешь все-таки?

— Сам посуди, мне до утра надо еще три рейса сделать…

Я спрыгнул на землю и бросился ко второй машине — старому «газику», в кузове которого высоко подпрыгивали две порожние бочки. Дверца неожиданно раскрылась, и я едва устоял на подножке.

— Послушай, товарищ, захвати раненых?

— А куда я их положу?

— Как куда? В кузов!

— Да там складские дуроломы целую бочку солярки разлили!

Соскочил, кинулся к следующей машине. Это был крытый «форд», новенький, еще пахнущий свежей заводской краской.

Рядом с шофером сидел лейтенант.

— Товарищ командир! После того как разгрузитесь, — произнес я тоном, не терпящим возражений, — вам приказано забрать раненых!

— Кто приказал?

— Комендант переправы!

— Я не против, — сказал лейтенант. — Но мне надо сперва заехать за командиром автороты — он на соседней переправе. А через час будем здесь!

— Через час?

— Раньше никак не управимся!

До чего обидно! Так ловко сработала ложь, и все напрасно!

Легко перекатываясь через бугры, возвращался порожний «ЗИС». Я рванулся наперерез.

— Стой! Стой!

Из кабины выглянул шофер. Посмотрел на меня и как ни в чем не бывало продолжал крутить баранку.

Я чуть не задохнулся от ярости. Неужели никому, кроме меня, нет дела до раненых?

Я побежал изо всех сил. Почти у самого поворота догнал машину и вскочил на подножку.

— Давай сворачивай! — крикнул я шоферу. — Захватишь раненых!

Тот молча покосился на меня. «ЗИС» же продолжал набирать скорость.

— Ты что, не слышишь?

— Пошел ты…

— Ах так! — я спрыгнул на землю и, на бегу сорвав с плеча автомат, направил его на колеса. — А ну давай, а то как полосну!

— Ты что, сдурел? — шофер торопливо переводил скорость.

— Считаю до трех!..

Водитель резко затормозил и заорал:

— Ну, куда подавать машину?

— Я покажу! — сказал я, снова залезая на подножку.

И он развернул «ЗИС» и подал куда надо. Зато, пока он это делал, я узнал от него, что я и «чокнутый какой-то», и «псих ненормальный», и «сопляк, о которого неохота руки марать», и еще многое другое. Правда, я в долгу не остался. Я и не догадывался, что мой лексикон за последние дни заметно обогатился. Увы, кроме санитаров, это отметила и Зина, ходившая по воду на реку. Она терпеливо переждала, пока мы отправим раненых, затем подошла ко мне и весело сказала:

— А я-то думала, что вы, окромя «здравствуйте» и «пожалуйста», других слов не знаете!

Я смутился:

— Нечаянно как-то получилось.

— А за нечаянно бьют отчаянно! Знаете такую поговорку?

— Почти все ругаются, — оправдывался я.

— Все могут, а вам — не идет!

Она явно не торопилась к себе. Судя по всему, намерена была и дальше вести со мной разговор на разные темы. То, что ей хотелось повидать Саенкова, я понял сразу: она то и дело украдкой поглядывала на землянку — наверно, считала, что он сейчас там и в любую минуту может выглянуть.

Между тем затянувшееся отсутствие старшины начинало меня серьезно беспокоить. Что могло его задержать? По моим расчетам, он должен был вернуться часа два назад. Паромы, лодки, катера курсировали туда и обратно бесперебойно.

Чтобы Зина зря не томилась, я сказал, зябко поеживаясь от утренней прохлады:

— Что-то Саенкова долго нет…

— А где он? — живо спросила она.

— На том берегу.

— На том? — в ее голосе послышалась почтительная нотка. Впрочем, с уважительной интонацией говорили о правом береге почти все, кто находился на левом. — А чего он там делает?

— Повез горячую пищу первому отделению.

— А!.. Ну, ладно, — сказала Зина, поднимая Бедра. — Заболталась я тут с вами!

Пройдя несколько шагов, она обернулась и упрекнула санитаров:

— Хоть бы помог кто-нибудь!

Но те лишь мялись да переглядывались. Первым дрогнул Панько. Догнал Зину и подхватил ведра.

2

А через полчаса вернулся старшина — мрачный, с перевязанной рукой. На наш берег его доставили на лодке два бородача в шапках с красными ленточками — днепровские партизаны. На мой вопрос, что с ним, он отозвал меня в сторонку и доложил, что в первом отделении чепе — куда-то исчез Чепаль. Еще вечером Сперанский послал его вон в те хаты за молоком для раненых. Назад он уже не вернулся. Может, дезертировал, а может, сбежал к немцам: его тесть, сказывал Коваленков, был полицаем. Хорошо бы поспрашивать Задонского — все-таки из одного села, вместе ели, вместе пили.

Сам же он, Саенков, на том берегу обшарил все хаты, и нигде никаких следов. Зато пока искал — чуть не схлопотал пулю. А это? Так, слегка оцарапало…

— Да, с этим народом ухо надо держать востро! — сказал я и вдруг вспомнил, что почти теми же словами предупреждал меня о бдительности капитан со жгучим, пронизывающим взглядом. Тогда я ему не поверил. Даже осудил в душе за недоверие к людям. А возможно, он был прав…

Позвали Задонского.

Тот подошел, доложил почти по-уставному:

— Товарищу лейтенанте, явився по вашему наказу!

Его круглое усатое лицо с большими мешками под глазами выражало беспокойство.

— У меня к вам несколько вопросов, — сказал я.

— Пытайте. У мене вид вас тайн нэмае! — бойко заявил он.

— Вы хорошо знаете Чепаля?

— А що вин наробыв?


Еще от автора Яков Соломонович Липкович
Три повести о любви

Все три повести, вошедшие в книгу, действительно о любви, мучительной, страстной, незащищенной. Но и не только о ней. Как это вообще свойственно прозе Якова Липковича, его новые произведения широки и емки по времени охвата событий, многоплановы и сюжетно заострены. События повестей разворачиваются и на фоне последних лет войны, и в послевоенное время, и в наши дни. Писательскую манеру Я. Липковича отличает подлинность и достоверность как в деталях, так и в воссоздании обстановки времени.


Хлеб и камень

Рассказ. Журнал: «Аврора», 1990, № 11.


Баллада о тыловиках

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.