И навсегда - [90]

На пороге появилась девочка. Половина ее лица была изуродована шрамами, волос не осталось. Она хромала, но не сильно; ей удалось поправиться после страшного ранения.

— Мама, солдаты идут!

Знакомый страх сжал сердце. Приход солдат — дурная весть, на какой бы стороне они ни сражались; постоянные налоговые поборы означали не меньшие лишения, чем открытый грабеж вражеских армий.

Женщина вышла из дома.

Солдаты оказались своими, в чистой форме. Она почувствовала облегчение: чистые солдаты обычно предпочитают не пачкать форму насилием. Затем ее охватила надежда: может быть, наконец муж вернется домой!

Она стояла на пороге и ждала. Ее дочь, естественно, спряталась; у нее уже имелся опыт общения с солдатами, и в новом она не нуждалась.

Их было трое: офицер и два солдата.

— Орлин? — спросил офицер.

Она кивнула, стараясь держаться настороже — она ведь не знала, что им от нее нужно.

— С прискорбием должен сообщить, что ваш муж погиб. Он умер с честью…

Офицер продолжал что-то говорить, но она не понимала ни единого слова. Оказывается, чувства ее совсем не умерли; рухнула последняя надежда. Она жила только верой в то, что муж вернется, теперь ей больше не на что надеяться.

Девочка подошла к двери. Она слышала!

— Вот его медали, — сказал офицер.

— Мы не едим медалей! — крикнула Орлин.

Офицер молча протягивал ей медали.

Орлин посмотрела на дочь — изуродованная, хромая девочка, возможно, она выросла бы и превратилась в красавицу, теперь же в будущем ее не ждет ничего хорошего — если она вообще станет взрослой. Из целой семьи их теперь двое… и никакой надежды. Голые поля и бушующая вокруг непрекращающаяся война. Зачем жить?

Но дочь — у нее еще есть шансы.

— Камикадзе… Вам еще нужны добровольцы?

У офицера челюсть отвисла от изумления.

— Мы не просим у вас этого! — запротестовал он. — Ваша семья достаточно страдала!

— С условием, — безжалостно продолжала женщина. — Операция, которая приведет в порядок лицо дочери. И еще: я хочу, чтобы ее увезли подальше от линии фронта и заботились о ней, пока она не вырастет.

— Нет! — крикнула девочка, все поняв.

— Вам известно, что вы не сможете поехать с ней? Жизнь за жизнь, и правительство не просит…

— Разве здесь можно жить? Мы обе погибнем!

Офицер холодно кивнул:

— Вам придется подписать бумаги в штабе.

— Давайте не будем терять время!

— Но, мама! — вскричала девочка. — Я не смогу… без тебя.

— Здесь ты умрешь! — сказала Орлин. — Ты теряешь силы, я вижу. Тебя накормят и приведут в порядок твое лицо, ты будешь в безопасности. А что касается меня… мой отец умер, мой муж умер, сыновья пропали, мне больше незачем жить, я хочу отомстить тем, кто разрушил нашу семью.

Девочка была не по годам взрослая и знала, что мать права. Она больше не спорила.

Орлин подъехала на тележке со свежими овощами к воротам военной базы. Тут собралось несколько торговцев вроде нее, они продавали свои товары, таким образом зарабатывая себе на жизнь. Однако овощи служили прикрытием, под ними лежала бомба. Орлин надлежало доставить бомбу в штаб неприятеля и там взорвать. Она умрет — но дочери достанутся плоды ее жертвы.

Солдат у ворот скучал и был невнимателен. Очевидно, он провел ночь, пьянствуя или за игрой, а может быть, с какой-нибудь женщиной — запретные развлечения с точки зрения военных и гражданских законов — и мечтал только об одном: поскорее отправиться спать. Он лишь мельком взглянул На тележку, а сама женщина осталась для него незаметной: еще одна вдова среди тысяч других. Ей даже не пришлось показывать бумаги, хотя ее снабдили великолепными фальшивыми документами, и не нужно было ничего говорить — а она-то выучила несколько ключевых фраз на чужом языке!

Орлин без происшествий проехала в ворота.

Теперь нужно добраться до здания, где разместился штаб. Те, кто послал ее на задание, не знали, окажется ли там в такое время дня генерал; его режим отличался беспорядочностью — возможно, совершенно сознательно, — и никто не мог предугадать его перемещения. Однако существовала вероятность, что он будет на месте, и, уж конечно, в штабе наверняка полно других офицеров, так что бомба принесет немало пользы. Жаль, что ей не суждено узнать, до какой степени она добилась успеха. Орлин испытала бы истинное наслаждение, если бы удалось покончить с человеком, направившим против ее родной деревни самолеты, которые разрушили ее дом и убили старшую дочь. Впрочем, ею движет не желание отомстить; ею движет отчаяние. Надо сказать, правительство всегда гордилось тем, что выполняло свои обещания; когда бомба взорвется, ее младшая дочь поедет в больницу, где ей сделают операцию, а затем государство возьмет девочку под свою опеку в рамках программы устройства привилегированных сирот. Наступит день, и она станет красивой и здоровой. Орлин никому не сказала о том, что дочь изнасиловали, потому что понимала — этого делать не следует. Сохраняя свой секрет и твердо решив добиться успеха, девочка выживет.

Возле ворот собралось множество женщин-торговок. Орлин отъехала чуть в сторону, якобы в поисках места, где меньше конкуренция. На самом же деле она направлялась прямо к зданию штаба. У офицеров денег больше, они обязательно захотят купить хорошие овощи — а ее были самыми лучшими. По легенде. Она надеялась, что никто не подойдет к ней за покупкой, потому что товар кончится очень быстро и бомбу станет видно. Нельзя отказать покупателю, не вызвав подозрений, если только он не предложит слишком низкую цену.