...И многие не вернулись - [73]

— Пожалуйста, саблю, — ответил тот. — Другого оружия у меня нет.

— Давайте пистолет. Сабля нам не нужна.

— У меня нет пистолета, — повторил офицер, но не смог скрыть своего смущения.

В купе вошел Манол Велев. Офицер встал и отдал честь.

— Господин поручик… — обратился он к Манолу, но тут же догадался, что это за поручик.

О чем они там говорили, я уж не знаю, но офицер просунул руку под сиденье, вытащил оттуда спрятанный пистолет и протянул его партизанам:

— Возьмите. Хотел скрыть, но передумал…

Через двадцать минут состав подошел к станции Острец. На станции было спокойно. Перед зданием вокзала стояли часовые. Остальные солдаты из охраны находились в помещении. Иван и еще несколько партизан, переодетых в солдатскую форму, вышли из почтового вагона и пошли по перрону.

— Где ваш начальник? — спросил Манол часового. — Мы прибыли сменить вас.

Часовой встал по стойке «смирно». Операция вот-вот должна была закончиться, но молодые партизаны погорячились. Они выскочили из вагонов и еще издали стали кричать часовому: «Сдавайся!»

Часовой скрылся в помещении. Его могли бы и пристрелить, да пожалели. Послышалась стрельба. Кольо Манолов, бежавший за солдатом, упал, тяжело раненный. Наши обезоружили одного солдата, ранили двоих, но станцией овладеть не смогли.

Партизаны стали отступать. Иван собрал свое отделение, и они понесли на руках раненного в ногу Личко Гранчарова…

Вести о партизанах одна за другой передавались по селу. Напали на Цветино и Юндолу… Обезоружили пост ПВО в Лыджене. На грузовиках въехали в Сарницу… Захватили село около станции Варвара…

Люди радовались, а Атанас и Петр — вдвойне. Ведь их отец и брат — партизаны, да и они были причастны к партизанским делам. Им, молодым, наяву снились всякие подвиги.

Они-то радовались, а у меня сердце сжималось, когда я слышала о каком-нибудь раненом, убитом или пойманном партизане. Сколько ночей я провела, до рассвета не сомкнув глаз. Тяжела материнская доля…

Однажды Атанас вернулся домой поздно. Был он в красивых новых бриджах, словно на гулянку собрался. Он был выше, крупнее своих братьев, и только у него были такие черные волосы.

— Какой ты красивый! — удивилась невестка, жена Кольо.

— Любуйтесь, пока жив! — сказал Атанас. — Кто знает, в каком овраге буду валяться в этих новых бриджах…

Я чем-то занималась на террасе. Он увидел меня и крикнул:

— Ухожу к бате в горы! Приготовь мне белую рубашку…

У меня защемило сердце, в глазах потемнело. Хотелось удержать его, но я так ничего и не сказала. Если бы я стала останавливать моих детей, то какая же мать отпустила бы своих?!

Он понял, что со мной происходит, и, взбежав по лестнице, крепко обнял меня.

— Внизу есть хлеб, возьми его… — едва вымолвила я. — Мы как-нибудь обойдемся…

И он ушел. Ушел, и больше я его не видела. Не видела больше и Ивана…»

Я решил перевести разговор на живых. Не хотелось бередить душу матери.

Многое мне было известно, потому что я сам участвовал в последовавших затем событиях. В то лето я находился в лесах севернее Чепинской котловины. Там же были каменецкие и дорковские партизаны. Из штаба зоны поступило распоряжение, чтобы к нам перешли чепинцы и лыдженцы, которыми в Чепинских горах командовал Манол Велев.

Прежде чем выполнить этот приказ, они решили отделить молодых и неопытных партизан и оставить их с бай Георгием Мавриковым в глухих лесах. Атанас понял, что и его включат в эту группу, и пошел к отцу.

— Ты еще маленький, — сказал ему бай Георгий. — Да и здесь есть дела…

Атанас возмутился:

— Я мог вас прятать, мог ночью носить вам оружие и продукты, а теперь вы из меня ребенка делаете!..

И он пошел к Кольо Гранчарову.

— Все равно приду к вам, — после всех разговоров объявил он. — Если даже свяжете, все равно убегу и буду на Милевой скале.

Бай Георгий уступил. Потом, когда случилось непоправимое, он все твердил:

— Мне привелось многое испытать в жизни, и сердце мое всегда предчувствует беду… Иван уходил с отрядом. Он был старше и пришел к нам из казармы. Я думал: если что случится, хоть Атанас уцелеет. Но не сумел его удержать…

3 сентября они были на Милевой скале. В лагере они появились подтянутые, выбритые, в пилотках, на которых алели пятиконечные звездочки. Последними шли медицинские сестры с большими санитарными сумками, в белых косынках с красным крестом. Наши партизаны бросились навстречу пришедшим.

Прибывшие остановились посредине поляны, чтобы доложить штабу зоны. В лагере установилась торжественная тишина, только листва шумела на ветру.

Но вот официальная часть закончилась. День уже был на исходе, и мы разожгли партизанские костры. Очертания хребта постепенно исчезали во мраке.

На следующий день Милева скала сотрясалась от взрывов гранат и выстрелов. Нас окружали царские войска. Они подошли к Вороньему камню и рассыпались цепью. С высоток нас обстреливали из пулеметов.

Атанас Мавриков прибежал ко мне, укрылся за корнями большой сосны и что-то крикнул. Я не расслышал его слов, потому что оглох от стрельбы. Тогда он подполз совсем близко. Прицелился в цепь солдат и выстрелил.

— За ними наступает еще одна цепь! — крикнул Атанас громче. — Они напирают на нас и со стороны села Варвара…