...И многие не вернулись - [30]
Расстрелянных похоронили позже. К тому времени снег на открытых полянах уже сошел, но земля еще не оттаяла и оставалась голой… Полиция разрешила забрать трупы из оврага, но не позволила перенести их на сельское кладбище. Зарыли их в разных местах. Не догадались земляки похоронить их вместе, как держались они вместе при жизни и в смерти.
СМЕРТНЫХ ПРИГОВОРОВ — ЧЕТЫРЕ, А ЖИЗНЬ — ОДНА
Судьи — люди образованные, но странные. Петру Велеву из Пещеры они вынесли четыре смертных приговора: раз приговорили к расстрелу, три раза к повешению — а ему хватило бы и одного. После 9 сентября эти приговоры отменили, но Петр был уже мертв…
Два первых смертных приговора ему вынесли в тридцать третьем и тридцать четвертом годах. С той поры утекло много воды. Тех, кто знал об этом, или нет уже на свете, а кто еще жив, позабыл подробности. Хорошо еще, что сохранились судебные дела…
Когда я перелистывал пожелтевшие страницы, во мне росло глухое возмущение против тех, кто их заполнял. Ни одного живого слова! Ни намека на живое чувство! Изъеденные молью души! Люди, своей кровью пишут историю, а писари лишнего слова не вымолвят, не допустят, чтобы хоть между строчками проскользнуло что-то человеческое…
9-й пехотный полк выстроили для вечерней поверки. На левом фланге — нестроевая рота, в которой собрали неблагонадежных.
— Поверку начать! — скомандовал дежурный офицер.
В наброшенной на плечи защитного цвета накидке он вышагивал под оголенными ветвями старых каштанов и взглядом ощупывал строй солдат.
— Первый, второй, третий!..
Солдатские голоса разрывали тишину.
Поверка закончилась. Дежурный офицер остановился посредине плаца, фельдфебели и унтер-офицеры по очереди подходили отдавать рапорт.
— В хозяйственной все в порядке? — спросил дежурный фельдфебеля нестроевой роты.
— Так точно, господин подпоручик. Происшествий нет, — вытянулся фельдфебель.
— Смотри в оба!
— Так точно, господин подпоручик! Смотрю в оба…
Трубач подал сигнал. Роты сделали поворот и направились к окрашенным желтой краской казармам. Перед входом в казармы строй распался — одни вошли в помещение, другие свернули к уборным. Один солдат, темноглазый, с курчавыми волосами, отошел в сторонку и ловко перелез через высокую кирпичную ограду. На темной улице его встретил молодой человек в солдатских бриджах без кантов и рыжем тулупе с поднятым воротником.
— Ты задержался! Я боялся, что тебе не удастся ускользнуть, — сказал он и повел солдата во двор заброшенного дома.
— Пришлось дождаться конца вечерней поверки… Как только рапорты дежурному отданы, все сразу успокаивается, — ответил солдат. — Товарищи согласились?
Тот не ответил, а выглянул из-за забора и осмотрел улицу.
— Сейчас как раз подходящий момент, — заговорил торопливо солдат. — Новобранцы с первого дня должны убедиться, что и в казарме есть коммунисты…
— Я спрашивал Сашу Димитрова[17]… Он одобряет, — ответил молодой человек. — Вот тебе флаг, а это листовки. Мы приготовили сто штук… Но это большой риск для тебя.
Солдат запихнул пакет под куртку и, не замеченный часовыми и ночным патрулем, пробрался обратно в казарму…
Уже последние солдаты укладывались спать. Гасили свет. Оставили только одну лампу — у выхода. Под ней сонно тер глаза дневальный.
Темноглазый солдат притворился, что заснул, но ему было не до сна — под своей постелью он спрятал красный флаг с серпом и молотом и нелегальные листовки. Разве тут уснешь?
Перевалило за полночь, дневальные сменялись один за другим, а солдат все ждал, когда удастся незаметно ускользнуть. В голове шумело, на лбу выступил холодный пот, губы пересохли.
Наконец дневальный присел на свою койку, облокотился на спинку и закрыл глаза. Тогда солдат приподнялся, осмотрелся вокруг, тихо встал. Оделся, набросил на плечи куртку и вышел во двор…
Через полчаса трубач сыграл утреннюю зо́рю. Зажглись лампы, усатые фельдфебели и унтер-офицеры размахивали ремнями и считали до десяти…
Самые проворные солдаты уже бежали в умывальные.
— Листовки! — крикнул кто-то из умывальной, расположенной напротив помещения специальной роты. — Смотрите — листовки!..
Длинный как жердь ефрейтор взял одну и прочел:
«Долой войну! Привет Красной Армии! Да здравствует БКП и РМС! Последуем примеру русских братьев!»
В дверях умывальной показался богатырского роста солдат со шрамом на подбородке; он был в накинутой на плечи шинели, с полотенцем и мылом в руках. Приблизившись вплотную к своим товарищам, прошептал:
— Красный флаг! Перед штабом… На проводах висит!..
Все бросились к штабу. Туда уже примчались солдаты и из других рот. Они толпились, шумели. Одни, посмелее, хвалили того, что вывесил флаг, другие молчали, а третьи незаметно ускользнули обратно, в помещение своих рот, решив, что в таком деле лучше держаться подальше.
Из штаба выскочил дежурный офицер, без шинели, без шапки, в расстегнутом кителе, и опешил — на проводах развевался красный флаг, а на нем — серп, молот и большие буквы: «СССР». Офицер потянулся было к пистолету, но рука его повисла в воздухе.
— Марш в помещение! Быстро! Унтер-офицер, где ротные фельдфебели? — закричал он на своего помощника.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.