...И многие не вернулись - [28]
— Если кто и останется из твоего рода, то ему придется начинать с пустого места… Уведите их!
И их уводят: его в комнату для допросов, а ее в подвал.
Наступает ночь. Потом снова рассвет. Чьи-то руки протягивают бабке Петре отрезанную голову. Лицо наклонившегося над ней человека расплывается в тумане. Когда туман рассеивается, она понимает, что перед нею вовсе не кошмарное видение.
— Полюбуйся на своего зятька. Вот он, Атанас Кынев! Правда, он не весь тут, но нам хватит и головы!
Бабка Петра, покачиваясь, беззвучно оплакивает того, чья почерневшая голова лежит сейчас у нее на коленях. Господи, да люди ли они? Разве люди охотятся за головами своих братьев? И разве можно про них сказать: «Они не ведают, что творят!»
Подходят другие жандармы. Один из них запихивает сигарету в рот Атанасу Кыневу. Издевательства продолжаются и после его смерти. Бабка Петра стискивает зубы и проклинает час, когда родилась…
…Трендафил продолжает молчать. Нет, он не потянет за собой других. Капитан зол на жандармов за то, что они не могут развязать арестованному язык. Уже все перепробовали, остается лишь одно средство. Капитан Динев приказывает привести бабку Катерину — мать Дафчо. С дрожью в сердце входит она в кабинет. В руках держит узелок с бельем. Дед Ангел велел ей взять с собой белье — на случай, ежели сыну придется помереть.
Дафчо останавливается на пороге и пытается улыбнуться. Но это лишь подобие улыбки — просто от боли у него слегка дрожат уголки губ. Под правым глазом у Дафчо огромная ссадина, щека превратилась в сплошной синяк. Пальто висит на нем как на вешалке. Бабка Катерина хочет броситься к сыну, но ноги у нее подкашиваются, и она остается стоять на месте с протянутыми к сыну руками. Острая боль пронзает ей сердце.
Трендафил подходит к ней, и она хватает его за плечи, чувствуя, что вот-вот разрыдается и закричит.
— Что же это будет, сынок? — едва шепчет она.
— Не знаю, мама… А о брате не тревожься. Раз его уже перевели в тюрьму, значит, самое страшное миновало…
Капитан сердито кашляет и отходит к письменному столу. Берет толстую папку и потрясает ею:
— Тут о нем собран достаточный материал, чтобы без суда повесить… Ему может помочь только одно: полное признание…
Глаза бабки Катерины наполняются ужасом. Она в растерянности поворачивается к сыну и, вздохнув, прижимается лицом к его ладони.
— Чем плакать многим матерям, лучше пусть плачет одна… — шепчет Трендафил.
Капитан приказывает, чтобы его снова связали и увели…
Дом Яневых превращен в груду пепла и головешек. Приходит черед домов Чаушевых, Клинчевых и Пелевых. Март на дворе. Уже расстреляны все схваченные партизаны. Сотни батакчан — мужчин, женщин, детей и стариков — высланы в различные края страны. Димитра Хаджиева и Димитра Цурева увезли в Пловдив, а оттуда в Фердинандово. Палачи надеются через них раскрыть связи отряда с Пловдивом и пловдивскими селами. Позже, в начале апреля, их вместе с четырьмя коммунистами из Пазарджика поведут на расстрел. Димитр Хаджиев и еще один приговоренный к расстрелу сумеют в последний момент развязать себе руки и бежать. Цурева и остальных расстреляют из автоматов и зароют в лесу у Фердинандово.
Арестованных в Батаке переводят в помещение столярного училища. В помещении школы остается только жандармская рота капитана Динева.
17 марта капитан звонит по телефону командиру карательного отряда в Брацигово и докладывает, что все дела в Батаке закончены:
— В список под кодовым названием «Автомат» включено семь человек. Кроме известных руководителей Рабочей партии и РМС я включил в него Димитра Клинчева, тридцати четырех лет, работавшего в лесничестве. Он принимал в своем доме Георгия Чолакова, Илию Чаушева и других подпольщиков. Регулярно снабжал их продуктами и одеждой. Арестован в прошлом месяце двадцать второго числа. Включил также Тодора Чаушева, сорока шести лет, работника лесничества, коммуниста. Он давал приют подпольщикам, в том числе вышеупомянутым. Снабжал их продуктами, одеждой и оружием. Отдал им свою печку. Арестован моими агентами в прошлом месяце двадцать второго числа. Включил и Ивана Зафиркова, тридцати четырех лет, возчика в хозяйстве «Тырновица». Возил партизанам соль, муку, одежду и прочее. Арестован в прошлом месяце двадцать пятого числа…
Подполковник задает несколько дополнительных вопросов и приказывает, чтобы в операции участвовали только проверенные люди и чтобы капитан лично руководил ее проведением.
В ночь на 18 марта около полуночи арестованные, находившиеся в помещении столярного училища, просыпаются от топота сапог на лестнице и в коридорах. Часовой, стоявший на посту в коридоре, громко спрашивает пароль.
— «Дунай»! — отвечает чей-то голос и приказывает открыть учительскую, в которой содержатся двадцать семь человек.
В комнату входит высокий человек с худым смуглым лицом, прозванный Хищником, а с ним пять-шесть жандармов. Часовой, стоявший на посту в комнате, отходит в сторону и испуганно смотрит на вошедших.
— Трендафил Балинов, Тоско Ганев и Петр Янев, одевайтесь! — приказывает агент.
Названные по именам понимают, что это конец. Понимают и остальные. Наступает страшная тишина, нарушаемая только писком мышей под полом. Мыши так громко пищат и скребутся, что арестованным кажется, будто они вот-вот вцепятся им в горло.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.