Все верно. Подлянка, она и в Африке подлянка.
Рев горна слегка утихомирил страсти. Хотя отдельные выкрики все же продолжали звучать. Победитель, понимая, что его судьба все еще не решена, опустился на колени и склонил голову. Зря. Вряд ли такая покорность судьбе прибавляла ему очков и могла вызвать снисходительность публики.
Так и вышло. После звуков горна на арену вышли учредитель и человек, стиль одежды которого говорил о профессии лучше любого мандата. Кожаный фартук и маска на лице. А для особо недогадливых палач держал обеими руками огромную секиру.
— Ваше решение, граждане славного города? — громко спросил учредитель. — Что заслужил победитель этого поединка?
— Смерть!!!
Я не ожидал такого единодушия. В конце концов, последняя подсказка была не многим хуже тех советов, что трибуны давали «слепым» гладиаторам с самого начала поединка. Видимо, учредитель тоже был несколько удивлен. Потому что переспросил:
— Уверены? Может, дадим ему возможность порадовать нас еще раз? Например, в бое со зверями?
— Смерть!!!
— Что ж, — ланиста развел руками. — Воля ваша.
Учредитель шагнул в сторону, повернулся вполоборота к палачу и махнул рукой. Секира оказалась не менее острой, чем коса, и голова второго гладиатора буквально слетела с плеч, сталкиваемая фонтаном крови, выстрелившей из перерубленной шеи.
Глава пятая
Ошибся господин Дарвин. Человек произошел не от обезьяны… Это хищник. Самый настоящий. Пьянеющий и впадающий в неистовство от вида крови. Как волк, режущий всю отару, хотя для сытости ему вполне хватило бы и одного ягненка. В беснующейся вокруг толпе не было ничего человеческого. Ни единого лица, одни только звериные хари и рыла.
Нет, ничего похожего с тем, как неистовство римских трибун представляют себе американские режиссеры. Смотрел я их новую версию «Спартака»… чуть не стошнило. Никто не заголялся, демонстрируя зад или перед, ровно как и женщины не трясли сиськами… По одной простой причине: в этом мире христианство еще не успело наложить ханжеского запрета на секс и первичные половые признаки. Соответственно обнаженной частью тела никого ни удивишь и не оскорбишь. Но хватало и того восторженного рева и визга, которым зрители встретили чужую смерть.
— Могли бы и пощадить парня, — пробормотал я негромко, поднося кувшин. Чтобы во рту было не так мерзко. Но полупустой кувшин сыграл роль рупора, и сказанное про себя, услышал Шершень.
Здоровяк покосился на меня и уточнил:
— Давно в городе?
— Сегодня впервые. Только пришли. А что?
— Тогда понятно… — он перестал кричать вместе со всеми и присел рядом. Не забыв при этом цапнуть кувшин. Глотнул изрядно и передал Сивому. Старшой охранник тоже прислушался к разговору.
— Думаешь, жители Семипалатинска кровожадные твари, да?
