Трибуны взревели так, что я чуть не уронил вернувшийся ко мне кувшин. Орали все. Даже Сивый и Шершень. Несколько секунд я старательно вслушивался в этот стоголосый вопль, пока не понял: зрители подсказывали «своему» бойцу, где находится враг. Типа, помогали.
Ага, счаз… Пытаться следовать их подсказкам было равноценно прежнему варианту — сражаться вслепую. Человек он же чем от животного отличается? Правильно, умом и сообразительностью. Поэтому, пока часть болельщиков орала «Левее!», вторая вопила «Правее!» Думаете, нарочно путали? Возможно. Но если вспомнить, что все зависит от точки зрения, которая в свою очередь привязана к месту на трибунах…
Гладиаторы, в отличии от меня, вопросами философии и геометрии не заморачивались. А скорее всего, просто не слушали, что им кричат, воспринимая ор трибун лишь как общий фон. Что-то вроде завывания урагана. Ухватив покрепче обеими руками свои косы, они стали продвигаться вперед, одновременно делая широкий взмах, будто покос вели. При этом стараясь держать туловище максимально отклоненным назад.
Шаг за шагом, дистанция между ними сокращалась. И хоть шли они навстречу один другом не лоб в лоб, длина косы компенсировала отклонение.
Когда соперникам оставалось сделать пару последних шагов, зрители затаили дыхание. Резко, все вдруг. И стало так тихо, что можно было расслышать тяжелое дыхание гладиаторов, тоже понимающих, что смерть вот-вот заберет одного из них. А то и обоих разом.
Скажу честно, я тоже затаил дыхание. Вообще-то, я человек мирный. Даже поединки боксеров не смотрю. Попрыгав на ринге пару лет, не могу глядеть, как молодые, здоровые парни калечат друг дружку в угоду зажиревшей, недобравшей адреналину публике. Тошно. Особенно, если знать, что ожидает чемпионов в будущем.
Но здесь проняло. Видимо, так действует присутствие смерти, уже раскинувшей полог над ареной.
— Давай! — вдруг проревел кто-то громко, буквально за секунду до того, как гладиаторы должны были оказаться на расстоянии длины косы.
В тот же миг один из гладиаторов резко сократил дистанцию, одновременно нанося рубящий удар на уровне пояса, и лезвие его косы достигло цели. Впиваясь в бок соперника. Почувствовав сопротивление, боец рванул оружие на себя, тем самым углубляя рану. Да какую там рану! Хорошо отбитая, вытянутая коса остротой не уступает скальпелю. Только прикоснись — дальше сама режет. Хоть траву, хоть живое…
Жуткий вопль, фонтан крови, и на песок, содрогаясь и дергая конечностями, упал не человек, а почти отделенные две части тела. Добить такое не наказание — милость.
Трибуны взревели в едином порыве, требуя то ли прикончить умирающего, то ли казнить победителя. На манеж полетели пустые кувшины и объедки. А в дальнем от нас секторе уже образовалась куча-мала. Возмущенные зрители кого-то сильно и зло били.
