И каждый вечер в час назначенный... - [30]

В молодости актриса была олицетворением красоты и грации. У нее была изящная фигура и очень красивые ноги, поэтому режиссеры ненавязчиво старались обнажать ее на сцене. С возрастом Стефания Михайловна стала олицетво­рением материнской мудрости. Такое ощущение, что от нее постоянно исходило незримое материнское тепло. Станюта была контактным и теплым человеком. Она каждого выслушает, пригреет, посоветует, скажет ласковое слово. На ее лице постоянно светилась детская улыбка восторга: «Ой, правда? Что Вы говорите? Это же так здорово! И так прелестно!» В последние годы Стефания Михайловна переиграла столько сказочных персонажей — диву даешься! Может быть, поэтому ее душа оставалась молодой, полной юмора, задора и детской непосредственности. Одним появлением на сцене она создавала атмосферу тепла и уюта.

В каждом из нас, даже в людях серьезных и немолодых, долго живет детская потребность удивляться, радоваться красочному, яркому и необычному. Может быть, это способ­ность радоваться тем иллюзиям, которые дарит нам насто­ящее искусство. Стефания Михайловна выходила на сцену в 90 лет, играя в «Памінальнай малітве» крохотную роль, и зал вставал и, стоя, аплодировал, Эта актриса всегда была любима. Любима коллегами, зрителем и просто людьми.

Подумать только — она сыграла свою главную роль в кино в 75 лет! (Фильм Ларисы Шепитько «Прощание с Матерой»), а в 80 лет играла главную роль в спектакле «Гаральд і Мод» (реж. Н. Пинигин, 1986 г.). Станюта играла свою героиню легко, просто, но в этой простоте были изящество, глубина, искренность и душевная мудрость. Она еще раз подтвердила, что женщина старой не бывает. Если она любит — она сверкает в любом возрасте. Ее лучи греют. Любящая женщина многогранна и неповторима! Ста­нюта внесла в эту работу тютчевское начало:

...Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность...

О ты, последняя любовь!

Ты и блаженство, и безнадежность.

Героини актрисы запомнятся своей странностью, чуда­коватостью, непосредственностью, но они всегда будут прелестны и будут окрашивать наши воспоминания тепло­той и обаянием чистого сердца Стефании Михайловны.

***

Я уверена, что и сегодня в театре есть актеры, которые являются истинными служителями изменчивой и коварной богини Мельпомены, те, кто удивляет и восхищает своим талантом, своим горением, своим желанием поделиться самым сокровенным — энергией своего сердца.

Лилия ДАВИДОВИЧ... Уникальная актриса, которая может быть бесконечно разнообразной в проявлениях женской души. Она знает и ноты глубочайшего сочувствия, почти безволия, и ноты гнева и побеждающего протеста. Ее героини всегда имеют беспокойное сердце, они неравнодушны, они как бы рвутся из окружающей их жизни. И всякий раз Давидович умело намечает в жизни своих героинь кульминационный момент состояния человеческого духа, момент прозрения женского сердца.

Она с блеском выплеснулась в начале своего творчес­кого пути (в роли Ганны). Это было открытие и для театра и для актрисы. Лилия Михайловна обладает уникальной, как говорят, «искренностью на вдохе», способностью к лиризму, темпераменту, юмору...

Это постоянно ищущая, мудрая актриса, и несмотря на превратности актерской судьбы, ее глаза всегда полны оптимизма. Мне кажется, лучшая зрелая роль, роль, кото­рая широко и масштабно раскроет все ее творческие данные,— впереди.

***

Виктор ТАРАСОВ...

Многие говорили: «Берет обаянием». С такою же «на­ходчивостью» про него можно было сказать: «берет» умом, потому что умница; талантом — оттого что талантлив, темпераментом — так как дьявольски темпераментен. Тарасовское обаяние вбирало всю его незаурядную личность. В нем изначально была заложена та значительность и та чистота, что одухотворяют творчество. Каким-то необъяс­нимым седьмым чувством он улавливал малейшие микродо­зы фальши партнера и мог с легкостью повернуть любой диалог в правильное русло.

Глядя на него со стороны, я понимала, что Тарасов выработал в себе эстетическое правило: ничего не играть ни слов, ни мыслей, ни поступков. Актер просто жил мыслями, словами и поступками своих героев, и это всегда точно преломлялось в психике Тарасова, в его творческих тайниках. Бог щедро наделил его «всем материалом», кото­рый необходим настоящему артисту: изумительный голос, рост, великолепная фактура и, конечно, огромный талант. (Гениальный Платонов не имел даже половины природных данных, которые были отпущены Тарасову.)

Темперамент! Органика! Внутренняя свобода! И при этом неотразимо красив. (О-о-о... половина женщин Купа­ловского театра сидели на диете, питаясь только пустыми иллюзиями.)

Тарасов хотел работать вровень с режиссером, он хотел, чтобы режиссер ставил перед ним трудноразрешимые задачи, а не в пределах арифметики 2+2=4, почитать с голоса. Этот актер был способен на высшую математику!

Его Николай ІІ в фильме «Крах» (я в этом фильме играла роль императрицы Анны) — уникальная потрясение для многих. Тарасов создал образ интеллигентнейшего, страдающего и безвольного человека, который чувствует себя, образно говоря, погребенным под толпой, которая ему неприятна, с которой ему трудно, но которой по своей слабости духа он ничего не может возразить.