И это называется будни - [20]

— Я тут раскрыл Валентину Саввичу одну редакционную тайну. Проболтался, что статья Гребенщикова передана вам. Но раз уже пошло на откровенность, ждем откровенности и от вас. Как вы думаете, почему Гребенщиков уцепился за горизонтальную разливку?

— Я этого не знаю и не задавала себе такого вопроса, — ответила Лагутина, чуть помедлив. — От меня требовалось подтвердить резонность его точки зрения и немного сократить.

— И что?

— Я прозондировала вопрос с некоторыми инженерами. Ее, пожалуй, стоит напечатать в порядке обсуждения.

— Почему? Улавливаются субъективные соображения?

— Опять же не могу утверждать наверняка. — Лагутина пытливо взглянула на Збандута, как бы советуясь с ним: говорить напрямик или славировать? — потом на Додоку, который с явным любопытством ждал ее ответа, снова на Збандута и нехотя сказала: — У меня такое впечатление: вертикальные установки более или менее освоены, а радиальные — дело совершенно новое, малоизученное.

— Правильно, у Гребенщикова есть чувство нового, — быстро подхватил Збандут, довольный тем, что Лагутина дала ему возможность лишний раз похвалить Гребенщикова.

Человеку с другим характером такой реплики директора оказалось бы достаточно, чтобы не высказать противоположного мнения. Но Лагутина продолжила мысль, на которой ее прервал Збандут.

— С вертикальных установок сливки уже сняты, — сказала она. — Есть первооткрыватели, есть первоиспытатели, присуждена Ленинская премия. Они не сулят больше ни денег, ни славы. А на внедрении горизонтальной можно заработать и то, и другое. Но это только лишь моя догадка.

Додоку разобрал смех, он долго не мог успокоиться, Лицо его покраснело, но шрамы оставались белыми и выделились еще заметнее. Проклятая война на всю жизнь оставила отметины. И если б только на лице. Оставила и на сердце.

— Вот это кадр! Ну, если директор будет так подбирать себе помощников… И такого ставить главным инженером!

— А что плохого видите вы в этом? — вступилась Лагутина за Збандута да, пожалуй, и за Гребенщикова.

Додока сразу перестал смеяться. Посмотрел на Лагутину с оттенком осуждения. Даже стряхивая пепел, не попал в коробок, рассыпал по столу.

— У вас концы с концами не сходятся, Дина Платоновна.

— Все сходится, — возразила Лагутина. — Нужен главный инженер, грамотный, знающий завод, твердый. У Гребенщикова есть заскоки, но Валентин Саввич держит его в руках и сумеет отсечь мух от котлет.

— Он же заест всех своих противников! — взметнулся Додока. — И Шевлякова, и Рудаева.

Лагутина глазом не моргнула.

— Они не очень съедобны. И вряд ли Гребенщиков станет резать сук, на котором будет сидеть.

ГЛАВА 6

Жизнь Евгения Сенина подчинялась трем графикам, увязать которые было невозможно. График выходов в смены, график занятий в вечернем институте и репетиции Зои в балетной студии.

Сегодня у него редкий день, когда не нужно думать, как попасть во все три места вовремя. Отработал с утра, занятий в институте нет, и он спокойно сможет посидеть на репетиции, а потом проводить девушку домой.

Женя уже работал сталеваром и был поглощен изучением таинств огненной профессии, когда в хореографическом коллективе, созданном его матерью, появилась Зоя Агейчик. О ней он слышал ежедневно и всегда в восторженном топе. И от матери, и из уст отца, неизменного аккомпаниатора на всех занятиях.

Вере Федоровне, служительнице муз, была свойственна увлеченность, и Женя больше доверял отцу. Человек практического склада ума, инженер-механик, посвятивший себя уникальному металлургическому оборудованию, Игорь Модестович был сдержан на похвалу, но о Зое неизменно говорил самые высокие слова.

И случилось, что Женя влюбился в Зою Агейчик заочно. Вечерами, на досуге, представлял себе, как бродит с ней по залитой лунным светом набережной, как разговаривает с ней и, что таить греха, даже как целует ее. Образ Зои обрел осязаемость, стал видеться реально, словно не была она создана его фантазией, а вспоминалась как виденная, привычная, изученная.

Вера Федоровна не раз просила его прийти на занятия, посмотреть, как тренируются ее подопечные, хотела, чтобы он убедился, что замысел ее не иллюзорен, что она сделает балеринами и танцовщиками людей, которые, по общепринятому мнению, уже не годились для этого — упустили время. А он не шел. Не столько из боязни разрушить мечту, которой жила мать, сколько опасаясь обмануться в предмете своих вожделений. Бывает такое, что образ, созданный твоим воображением, входит в противоречие с реальным человеком и знакомство с ним разочаровывает.

Все же однажды Женя пошел в клуб.

Появился он в тот момент, когда Вера Федоровна отрабатывала с кордебалетом фрагмент из «Баядерки». Круглолицая, пополневшая, в плотно обтянутом ярко-оранжевом платье, она все же каждым движением своим напоминала ту эмоциональную, изящную балерину, которая не так уж давно покоряла сердца балетоманов.

— Вот стул, подожди, — сказала она коротко, обернувшись на скрип двери.

Женя уселся как можно дальше, испытывая то стеснение, которое свойственно одетому человеку, попавшему в полураздетую компанию, и принялся исподволь рассматривать учениц, отыскивая среди них ту, которая прочно овладела его мыслями. Зои он не обнаружил. Решив, что пришел неудачно, что ее на занятиях нет, принялся со скучающим видом рассматривать учеников. Особенно выделялся среди них машинист завалочной машины Виктор Хорунжий. И сложением, и торжественно прямой осанкой, и каким-то врожденным артистизмом. Оператор слябинга Небыков низковат, коренаст, но такой в ансамбле незаменим для характерных ролей. И партнерша у Небыкова излишне плотна, такую на плечо нелегко вскинуть. А вот справа от нее — худышка с остреньким носиком, со скупенькими обиженными губами. Но как изящна, какие пропорции!