И это называется будни - [19]

— А отношения с людьми?

— Это в прошлом.

— В народ пошел? — ядовито ввинчивает Додока, отведя пальцами на затылок непослушные мягкие волосы.

— Наоборот, отошел от народа. Действует через приводные ремни, на техперсонал жмет. Ну, а русский человек отходчив. Пойдешь навстречу — даже после ссор и обид не оттолкнет, не отвернется, забудет, что было, доверится тебе.

— Только напрасно злоупотребляем мы этой отходчивостью, — замечает Додока. — А в трансформацию людей после пятидесяти… не верю. К этому возрасту человек закостеневает. Ему уже не привьешь новых добродетелей, даже не заразишь новыми пороками. Какой сложился — такой в могилу уходит. — Однако он спрашивает: — Чем же вы объясняете перелом в его характере?

— Думаю, характер его не изменился. Изменилось поведение.

— Уж не приписываете ли вы это своему влиянию?

Збандут снисходительно смотрит на Додоку, уронив голову на плечо.

— Безусловно.

Самоуверенность Збандута не нравится Додоке.

— Но позвольте, — говорит он, — у вашего предшественника, насколько я разобрался, был примерно тот же стиль руководства — не тормошить людей зря, не допекать назиданиями. — Увидев, что Збандут недовольно сузил глаза, поправился: — Один стиль отношения к людям.

— А мне кажется, что мы с Троилиным антиподы. Он просил — я требую, он забывал свои указания — я о них помню. К тому же мало подавать хорошие примеры, надо еще уметь заставить, чтоб им следовали. Если не так, для чего была эта замена?

Ответа не последовало, и, воспользовавшись паузой, Збандут позвонил диспетчеру — пришло время осведомиться о положении в цехах.

— Как там слябинг? Сменили поломанный валок? Еще стоит?

— Слябинг стоит?! — вскинулся Додока. — Слябинг стоит, а директор сидит в кабинете и философствует!

Збандут снова свесил голову к плечу.

— А я не пожарник, чтобы мчаться туда, где загорается. Вот в этом тоже мое отличие от Троилина. И, кстати сказать, от стиля главного инженера, который оставлен мне в наследство. Там есть все, кто необходим, этого вполне достаточно.

— Завидное хладнокровие.

— Опыт, — невозмутимо возразил Збандут. — Но мы не тем занялись, Марлен Ипполитович. Сейчас меня интересует другое: почему Гребенщиков выбрал и так яро отстаивает именно радиальную разливку?

— И не только отстаивает, но и ставит заявочный столб. В «Приморском рабочем» лежит его статья о непрерывной разливке. О, да она передана на рецензирование вашему историографу Лагутиной.

— Почему именно ей? — удивился Збандут.

— Ну… бывший сотрудник газеты, инженер. Главный с ней очень считается. А вообще любопытно. Было время, когда Филиппас посылал материалы о мартене на проверку Гребенщикову, а теперь статью Гребенщикова показывает Лагутиной. Перевернулся мир!

— Здесь многое изменилось, — как бы вскользь заметил Збандут.

— С началом вашей эры? — поддел его Додока, но, почувствовав, что перехватил малость, заговорил иначе, мягче: — Между прочим, мне рассказывал Филиппас, причем совершенно серьезно, что Лагутина разработала психологический метод анализа технических решении вашего подзащитного. Давайте вызовем ее. Может, прольет свет на мотивы, им руководящие.

— А, ерунда все…

— Ерунда или не ерунда — нам не трудно в этом разобраться. Она и мне, кстати, нужна.

Збандут позвонил секретарше, попросил пригласить Лагутину, потом вызвал слябинг и стал расспрашивать о ходе ремонта.

Додока еще раз пересмотрел эскизы и, когда Збандут закончил разговор, сказал не без восхищения:

— Здорово вписал установку! Словно предусмотрена на этом месте.

У Збандута вспыхнула надежда, что секретарь горкома готов сдаться, но тут же он услышал:

— А все-таки будем думать над реконструкцией слябинга.

— В уставе черным по белому написано: не подменять, а контролировать, — напомнил ему Збандут.

— Именно этим я сейчас и занимаюсь, — припечатал Додока.

Вошла Лагутина. В меру короткое платье, в меру беспорядочная прическа, в меру серьезное выражение лица.

— Как подвигается работа, товарищ Лагутина? — спросил ее Додока, представившись. — Даниленко возлагал на вас большие надежды и, уезжая, завещал мне оказывать вам всяческую помощь. Мы очень заинтересованы в том, чтоб книга у вас получилась.

Лагутина как-то по-детски прищурила глаз, подняла бровь над другим.

— Очень много материала. Буквально захлестнул. Сейчас я занимаюсь его систематизацией и перепроверкой. Закончу — вступлю на стезю летописца Пимена.

— «Закончен труд, завещанный от бога мне, грешному…» — прогудел Збандут, вспомнив вдруг пушкинские строки.

Из двух мужчин ни один не предложил Лагутиной сесть. Збандут злился на Додоку: ишь расположился тут, будто у директора нет других забот кроме как выслушивать приватные разговоры. Додока не успел сделать это — рассматривал Лагутину. Одухотворенное лицо, в котором каждая черточка как бы обозначала черту характера, суженные к вискам не то серые, не то зеленые глаза, быстро меняющие свое выражение — свойство людей с повышенной эмоциональностью, коротковатый, с норовистыми ноздрями нос, смело разметанные брови.

Первым спохватился Збандут. Вышел из-за стола, радушным жестом показал на кресло против Додоки.

Лагутина ожидала, что сейчас Додока начнет подробно расспрашивать ее о работе, но тот неожиданно сказал: