И Эльборус на юге... - [55]
Начать хотя бы с имени. Карл Поль (без Иоганна) — так значится и так везде подписывается литограф. Затем, он — иностранец, «прибывший из Саксонии». А живописец числится уроженцем Риги и тамошним ремесленником, то есть подданным Российской империи.
Иностранцу не могли присвоить классный чин, но он занимает должность директора литографии, на которую мог претендовать лишь подполковник (7-й класс согласно Табели о рангах). В то же время рижанин получает звание художника свободного, неклассного, то есть неслужащего, не имеющего даже самого низкого (14-й класс) чина коллежского регистратора.
«Притеснения со стороны полиции» никак не могли угрожать литографу, регулярно получавшему от царя подарки, вплоть до бриллиантовых перстней.
«Живописец Поль», согласно адресным книгам 1849—1850 годов, проживал в Столярном переулке, дом Рахмановой. Жену его звали — заметьте — Розина Мария Франциска.
«Господин старший художник Поль» (позже назначенный директором) 1 января 1844 года получил, как явствует из архивных материалов, квартиру в доме Успенской у Измайловского моста, где помещалась литография ГУПС. Прожил он там до своего отъезда из России осенью 1855 года[305]. В его отсутствие было объявлено «высочайшее повеление» о переводе Временной литографии в военное ведомство. 31 января 1856 года жена директора — появляется имя: Готлибе Поль — сдала по его доверенности все казенное имущество, освободила казенную квартиру и, получив для мужа «увольнительный вид», уехала вслед за ним в Дрезден[306].
А что уроженец Риги? С 1850 по 1860 год он принимал участие в перестройке Старого Эрмитажа и «за отличное исполнение разных живописных работ масляными красками на холсте» был награжден двумя золотыми медалями[307].
Сегодня экскурсоводы называют посетителям музея имя живописца Карла Иоганна Поля как автора десяти картин, по которым «заказаны мозаичному заведению из римской мозаики украшения к двум комнатам в Двусветном зале»[308]. Имя это занимает скромное, но вполне достойное место в истории русского искусства.
Литограф-печатник из Дрездена Карл Поль, в течение пятнадцати лет работавший в Петербурге и выпустивший тысячи высокохудожественных эстампов, заслуживает не менее пристального внимания. Между тем, обращаясь к вспомогательным каталогам в крупнейших художественных музеях страны, я увидел, что продукция К. Поля — владельца собственного заведения, а затем продукция литографии ГУПС, где он был директором, ошибочно датируется 1820—1870-ми годами от незнания его биографии.
К сожалению, добытая информация при всей ее ценности вообще не дает ничего конкретно для атрибуции нашего портрета.
Заказ генерала Философова?
Установив временной интервал, когда был напечатан портрет «Неизвестного военного», можно обратиться к архиву Петербургского цензурного комитета. Нет ли там упоминаний о нем? «Реестры вышедших из печати книг» за 1844—1853 годы включают в себя по полторы-две тысячи названий ежегодно: не только книги, но и журналы, альманахи, газеты, нотные сборники... Есть там и отдельные эстампы, в том числе продукция литографии ГУПС; лермонтовского портрета среди них я не нашел.
Правда, он мог и не фиксироваться, если был одним из листов большой серии или журнальным приложением. Возьмем, к примеру, «Отечественные записки»: не знай мы, что там содержится литографированное изображение поэта, цензурные реестры ровно ничего бы не сказали.
Еще одно допущение: литография Шведе — Белоусова — это пробный отпечаток, размножение которого запрещено цензурой. Тогда он может значиться в «Реестрах рукописей и книг, поступивших в Комитет на рассмотрение». Изучаю страницу за страницей. Эстампы здесь крайне редки, как правило, они записывались в первый реестр. Портрет Лермонтова и здесь не упомянут. Однако документы сохранились не в полном комплекте: утрачены реестры за 1845, 1846, 1847, 1849 годы. Не в них ли содержалась запись: «Портрет Лермонтова. Представлен литографией ГУПС. Не одобрен и возвращен г. Полю»?..»
Позволю себе реплику субъективного характера. Реестры ныне микрофильмированы, чтобы сберечь подлинники. Но тот, кто вынужден пользоваться проектором для чтения микрофильма, должен обладать безупречным зрением и более чем безупречным терпением. Мелкие буквы небрежной рукописи сливаются с серым фоном, экран освещен неравномерно, зато вокруг вас в читальном зале чуть ли не солнечный полдень. К тому же пленка коробится, изображение расплывается, каждая строка требует индивидуальной наводки на резкость. К концу рабочего дня отрываешься от аппарата с тяжелой головой, в глазах туман. И так — неделю, другую...
Вот почему не следует исключать возможность недосмотра, ошибки: долго ли из нескольких тысяч расплывающихся строк пропустить одну?
Так или иначе, но фонд цензурного комитета был изучен с максимально возможным вниманием; лермонтовского портрета я не нашел.
А что, если он вообще не поступал в цензуру? Если общественное положение заказчика и специфический характер заказа позволяли стать вне общих правил?
В архиве ГУПС хранится письмо 1851 года от генерал-адъютанта Философова с просьбой «доставить в непродолжительном времени по двадцать экземпляров последнего издания портретов великих князей Николая и Михаила Николаевичей, за каковые экземпляры по требованию литографии следующие оной деньги будут высланы». Ответ был незамедлительным: «Милостивый государь Алексей Илларионович! Имею честь препроводить при сем для поднесения их высочествам...»
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.
Януш Корчак (1878–1942), писатель, врач, педагог-реформатор, великий гуманист минувшего века. В нашей стране дети зачитывались его повестью «Король Матиуш Первый». Менее известен в России его уникальный опыт воспитания детей-сирот, педагогические идеи, изложенные в книгах «Как любить ребенка» и «Право ребенка на уважение». Польский еврей, Корчак стал гордостью и героем двух народов, двух культур. В оккупированной нацистами Варшаве он ценой невероятных усилий спасал жизни сирот, а в августе 1942 года, отвергнув предложение бежать из гетто и спасти свою жизнь, остался с двумястами своими воспитанниками и вместе с ними погиб в Треблинке.
Книга писем 19-летнего командира взвода, лейтенанта Красной Армии Николая Чеховича, для которого воинский долг, защищать родную страну и одолеть врага — превыше всего. Вместе с тем эти искренние письма, проникнуты заботой и нежностью к близким людям. Каждое письмо воспринимается, как тонкая ниточка любви и надежды, тянущаяся к родному дому, к счастливой мирной жизни. В 1945 году с разрешения мамы и невесты эти трогательные письма с рассуждениями о жизни, смерти, войне и любви были изданы отдельной книжкой.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.