...И другие глупости - [33]

— Да ладно, — сказала Мура. — Травмопункт рядом.

Тут глаза ее остекленели. Она уставилась в одну точку и открыла рот. Наконец медленно повернулась к Лесному Брату:

— А если две?

— Что две?

— Ну, не полторы тыщи, а две. Травмопункт же рядом. Это большое удобство. Вот ты, — она обратилась к Мышке, — всегда мечтала жить в Питере. Ты бы отдала две тыщи за то, что травмопункт рядом?

Мышка задумалась, наморщила лоб и приставила указательный палец к переносице.

— А поликлиника? — спросила она. — Мне без поликлиники никак.

— И поликлиника, — великодушно разрешила Мурка.

— С патронажной сестрой, — уточнила Мышка.

— С сестрой.

— И стоматологическим кабинетом.

— И кабинетом.

— И чтобы кровь приходили домой брать.

— И кровь.

— Тогда заплатила бы!

— Давай! — сказала Мурка и протянула загребущую лапу.

— У меня двух тысяч нет.

— А сколько есть?

— Нисколько.

— Э-эх! — Мурка сделала широкий жест рукой и хлопнула ладошкой по столу. — Черт с тобой! Пей мою кровь! Живи задаром. Тебе ведь без поликлиники никак.

И прослезилась. Она ждала, что Мышка бросится ей на грудь с благодарностью. Но Мышка на грудь не бросалась. Она стояла, широко расставив ноги, заложив руки за спину, и мрачно глядела в пол.

— А если поликлиника платная? Денег-то у меня нет, — наконец сказала она. И выжидательно добавила: — Ни копейки.

— Об этом я не подумала, — пробормотала Мурка. — Да, это ты не потянешь. Значит, подкинуть тебе на поликлинику… Я сейчас… — Она протопала в спальню, чем-то там погремела и притопала обратно. — Вот! Держи! — она протянула Мышке двести долларов. — Больше нет. Все, что осталось после того пальто, ну, вы знаете, от Версаче, которое я вчера купила, — при этих словах Лесной Брат, который все это время молча сидел за столом и слушал наш разговор, вздрогнул. — Остальное потом. Сколько там с меня за первый месяц?

— Тыща восемьсот, — сказала Мышка, быстро произведя в уме подсчет, и взяла деньги.

— Действительно, Мыша, — вкрадчиво сказал Лесной Брат, перехватывая ее руку. — Живи так. Только учти, по условиям договора квартиросъемщик в течение первой недели должен в обязательном порядке сломать себе шею. Чтобы травмопункт не простаивал. — И мягким жестом вынул двести долларов из Мышиной лапы.

Разумеется, Мыша помнит эту квартиру!

— А знаешь ли ты, Мышка, как эта квартира бабке досталась? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает Мышка. — Как?

— Как соратнице Ленина.

— Да ну? — удивляется Мышка. — Значит, Муркина бабка — соратница Ленина? Я не знала.

— Ну, не вполне. Скорее, наоборот. Понимаешь ли, Мыша, Муркина бабка последовательно пережила три инсульта, два инфаркта, паралич задних конечностей и парез верхнего отдела шейного позвонка. Тебе это должно понравиться. Поэтому слова поступали к ней в рот в крайне затруднительном порядке, а уж наружу выходили и вовсе потеряв всяческий человеческий облик. Мурка общалась с ней с помощью перемигиваний. Ну, что, бабулянский, не пора ли манку шамать? Три мига верхними веками. Пора, внученька, пора. Два мига и одно подмигивание. А больше бабку никто не понимал.

Однажды бабка достала из шкатулки какую-то выцветшую фотографию и стала тыкать в нее пальцем. Если приглядеться, то на фотографии можно было увидеть девицу лет шестнадцати с толстой косой, в форменном платье и белом переднике и весьма авантажного кавалера в военном френче, с окладистой бородой и такими же окладистыми усами, разложенными по щекам вроде толстых гусениц. Но Мурка вглядываться не стала, а напрямую спросила у бабки, что она имеет в виду.

— А… а… — залепетала бабка.

— Я? Ты, что ли? — поняла Мурка.

Бабка закивала.

— Ну и за каким хреном? — ласково спросила Мурка в том смысле, что на бабку она и так каждый день пялится.

— Ца… ца… — продолжила бабка свои эксперименты с русским языком.

— Царь, что ли? — возбудилась Мурка.

— Нни… кко… лля… — вытолкнула из себя бабка.

— И что?

— Ппп… ппп… ро… ттт… — заскакала бабка по ухабам, имея в виду, что она, тогда еще воспитанница Института благородных девиц, танцует на выпускном вечере напротив августейшей особы, которая, между прочим, самым возмутительным образом пожимает ей ручки и шепчет на ушко всякие глупости. Бабка бьет его ладошками по рукам и хихикает. Ах, Николя! Ах, проказник!

На следующий день Мурка, которой в ту пору было двенадцать лет, пошла в школу и напоролась на сочинение «Моя семья». Мурка подумала-подумала и вывела крупными печатными буквами: «МОЯ БАБУШКА СРАЖАЛАСЬ ПРОТИВ ЦАРЯ». Что в какой-то мере было правдой, если вспомнить ладошки.

На следующий день училка разбирала сочинения.

— А вот ты, Мура, — сказала она. — Ты правду написала?

— Правду, — твердо ответила Мура. — Моя бабушка сражалась против царя. — Помолчала и добавила: — Лично.

— Что ж ты раньше молчала? — спросила училка.

— Не знала, — честно сказала Мура.

— Ты вот что, ты давай приводи свою бабушку на общее собрание пионерских отрядов.

— Она не ходит, — сказала Мура. — Она инвалид.

— Ага, на фронтах пострадала, — догадалась училка.

Мура всхлипнула.

— Сколько же ей лет?

— Точно не знаю, но папа говорит, столько не живут.

— Ну, хорошо, — разрешила училка. — Тогда привози.

И Мура привезла. На общем собрании пионерских отрядов кресло с бабкой поставили посреди спортзала.