«И дольше века длится век…» - [332]

Нет! Не в последний!

У холмов полтавских,

где был издревле ветхий монастырь,

учитель твой себя ещё покажет,

когда сюда придёт «наш новый мир».

Он самого́ Макаренко соратник.

На башнях станут флаги пламенеть[209].

Словесности российской верный ратник

научится вперёд смелей смотреть…

Призрит он сердцем бывших беспризорных.

Он им отдаст последние слова…

Я на холмах полтавских, как дозорный,

увидел всё, чем жизнь моя права.

Здесь всё – моё: и корень запорожский,

и со свободой кровное родство,

и негасимый свет судьбы отцовской,

и Родины заветной волшебство

и первые раскаты громовые,

которым вторит эхо над Невой…

Стихи мои, вы – словно часовые

на службе у народа моего!

Август 1978 года – 1 сентября 1985 года – 12 марта 2015 года

Николай Ударов. Стихи и песни из книги «Отец родной – товарищ мой»

Азбука Морзе

Финская кампания кончается.

Скоро затемнение снимать.

Занавеска на ветру качается —

о войне она не хочет знать.

Человек, вернувшийся в свой город…

После фронта жизнь ему нова.

Лишь сейчас почувствовал он голод,

только этот голод – на слова.

Пустовала комната родная.

Вся в пыли машинка на столе.

Думалось ему: «Испил до дна я

чашу фронтовую на Земле…».

Для него – как будто всё впервые.

Не идут ни сон и ни слова.

Видятся дороги фронтовые.

Налилась войною голова.

Вдруг в неразберихе сна и яви,

как рассвет, забрезжила строка.

Некогда её гранить и править —

надо зафиксировать пока.

В темноте находит выключатель.

Вспыхнет свет. Погаснет. И опять

строчка продолжается сначала,

только он посмеет засыпать.

Этот свет мигающий заметит

всё на свете видящий патруль.

Что ему писатель мой ответит?..

Он домой вернётся поутру.

Что поделать? Времена такие.

В них беда твоя, а не вина.

Назовёт иные позывные

скоро всенародная война.

Самая белая ночь (22 июня сегодня и всегда)

Какая трагедия всё же,

что самая краткая ночь,

любимое время итожа,

сметает всё светлое прочь!

С тех пор сорок первого года

и в самый неведомый год

число это спазмами в горле

народной бедой нарастёт.

Какие там белые ночи,

волшебный бал – бал выпускной,

когда и сейчас, как нарочно,

ты словно бросаешься в бой!

Мир шаток, неровен, условен…

Прервётся – того и гляди!

Не выйдет, чтоб малою кровью

и с хода врагов победить!

Не выйдет, чтоб земли чужие

предстали ареной боёв —

скорее всего, что родные,

как наше дыханье и кровь.

Куда ни взгляни – чужеземье,

от дома рукою подать.

Границам родным новоселье

всё чаще придётся справлять.

Окликнут друг друга дозоры,

как будто бы в Древней Руси…

Сегодня, любимый мой город,

петь белую ночь не проси!

У самых Пулковских высот

В землянке у нейтральной полосы

был у отца дом творчества.

Землянку эту не находит сын.

Хотя бы место разыскать так хочется!

Да что землянка, если нет следов

от блиндажей и самых прочных дотов!

Искать следы сороковых годов —

долг и призванье, счастье и работа.

Хожу-брожу под пулковской горой.

Из-за неё снаряды к нам летели

той самой нескончаемой порой

да и сегодня достигают цели.

Я не поклонник Пулковских высот,

откуда смотрят жерла телескопов

в наш серебристо-серый небосвод,

весь в звёздах,

словно в огненных осколках.

Зато люблю дороги полукруг.

Отсюда город мой так беззащитен!

Его укрыть моих не хватает рук!

Вы, облака, мой город сберегите!..

Трава такие чудеса творит,

израненную землю так врачует,

что поле всё ромашками блестит.

Кругом одно ромашковое чудо!

Где ж твой корпункт,

армейский военкор?!

История в твоих словах осталась.

Всё чаще говорю себе в укор:

«Отцу в землянке так легко писалось!»

Окопные тетради

Ты их творил не славы ради,

а чтоб они пришли ко мне.

Твои «Окопные тетради» —

народа память о войне.

Под Пулковом в штабной землянке

сошлись тетрадки школьных дней,

впитав в себя усталость танков

и ярость ближних батарей,

и самокруток едких горечь,

и дух солдатского жилья…

Геройство множилось на гордость.

Быт вырастал до бытия.

Читал боец бойца и с хода

свод летописный продолжал.

Воистину была народной

в той книге слава и печаль!

Воистину была прекрасной

в ней откровенность быстрых строк.

Во фронтовые будни – праздник

и первых выводов итог.

А жанров, прямо скажем, – россыпь!

Тут репортаж и фельетон,

подбор куплетов самых острых

и мудрый взгляд в простор времён,

и о друзьях погибших слово

и землякам своим привет…

Всё это в целом безусловно —

Народной правды документ!

…Была такая вот газета

и даже, может быть, журнал.

Я у отца однажды в детстве

тетрадки эти прочитал.

Потом – разъезды, переезды…

Редеет рукописный свод.

Остался очерк о Победе

и автор всех побед – народ.

Я цену всем победам знаю.

Их не предам и не отдам.

И вновь иду передним краем

по всем фронтам,

по всем фронтам,

зажав в руке

окопную тетрадь.

Блокадный пропуск по ночному Ленинграду. Такая же маленькая поэма, как найденный мною в архиве отца пропуск

Как же я гордилась этим своим пропуском по ночному Ленинграду!

Ольга Берггольц (Из радиовыступления)

Проверь, патруль, мой документ —

поэзию мою.

Евгений Евтушенко

История – с нами.

История – в нас.

Мы сами – история.

Мой любимый афоризм

Блокадный пропуск по ночному Ленинграду

найти и сохранить мне удалось.

И в прежнюю и в новую блокаду

я в городе – хозяин, а не гость!

Здесь всё моё в судьбе со дня рожденья.

Здесь всё моё – вплоть до петровских дней.

Бой каждый день и главные сраженья —