И было утро, и был вечер - [24]

Через десять минут кто-то уже не выдерживает и начинает делиться новостями: ловко устроился в тылу председатель колхоза, бессовестно жульничает буфетчица

на железнодорожной станции (идет перечисление конкретных приемов обмана покупателей), погиб на фронте Настасьин сын... Кто-нибудь из пожилых солдат обычно подхватывает:

- Да, ребяты, кому война, а кому - мать родна. Однако после войны должна жизнь перемениться к лучшему. Может, и послабления какие выйдут. Нужно бы поприжать тыловых паразитов. Уж больно много их развелось, как тараканов в поганой избе! Кто жив останется, прижмите их. О детях наших подумайте и о бабах, которые вдовы будут.

Не все, однако, верят в лучшее будущее:

- Поприжать не получится. Что против ветра ссать - себе дороже. Вот ты, мил-человек, здеся маешься и вшу кормишь. И тебя жа, ежели вернесся, конешно, к ногтю и прижмет тое жа самое тыловое начальство. Повидишь, как эти паразиты тебе жа на шею сядут, кровушку попьют! А ты будешь помалкивать в жилетку и вкалывать за пустые трудодни, за палочки. Начальнички за тебя все уже давно порешили. Твое дело телячье: в стойле стоять да мычать, хвостом махать да подмахивать. Вот и весь сказ...

В тот день я получил письмо от сестры из города Молотова. Она училась там в мединституте, жила в общежитии. Запомнил письмо потому, что сестра, чего я от нее не ожидал, передала от себя и своих подруг привет моим фронтовым товарищам и предложила сообщить им адрес общежития. Я, поколебавшись, просьбу выполнил. Кто-то записал адрес, а кто-то заметил, что писать "в темную" не интересно, - надо попросить у студенток карточки. Меня спросили, нет ли "фотки" сестры и ее подруг?

- У меня есть только семейная фотография: родители, сестра и брат.

Вытаскиваю из нагрудного кармана изрядно измятую дорогую мне карточку. Она идет по рукам. Я сопровождаю ее взглядом и тут замечаю искаженное болью, а может быть, презрением, лицо Батурина:

- Не верьте, братцы, бабам. Никаким. Они всегда брешут и головы нам дурят. Запомните мое слово: никакая баба ждать не будет, если ей подвернется подходящий мужик. Точно знаю. Они всегда ищут, где мягче и слаще. По-другому они не могут.

Пожилой сержант Мальков не совсем согласен:

- Ну, загибаш, Батурин. Многие ждут. А которая баба с детьми, обязательно ждет. Конешно, быват, блядуют, ежели попадется богатый мужик. Быват. Мужиков-то выбило, они на вес золота. А баб навалом. Всяко в жизни случается.

- Не пишите этим девкам! - продолжает Батурин. - Кто вернется - любую возьмет. А сейчас не думайте об этом. Глупость одна. Брехливые бабы ищут дурачков, вроде вас.

Возникла тягостная пауза. Потом Никитин, затянувшись цигаркой, спокойно сказал:

- Зря ты, Батурин, баб унижаешь. Им сейчас тоже не сахар приходится, не до того. А правду тебе сказать, хороших баб больше, чем мужиков. Вот моя жена чиста передо мной, верю ей. А ты, Батурин, рассуждаешь, как кобель. Насмотрелся на этих на пэпэжэ, и думаешь - все такие. Ну и пэпэжэ разные бывают. Есть из них и хорошие женщины. Судьба у них такая, жалкая. Счастья всем женщинам хочется. Ну и...

- Ты, Никитин, дурак или пыльным мешком из-за угла прибитый? Зачем свою жену в пример ставишь? Она же у тебя старуха. Потому и верная, что кругом молодых девать некуда. Защитничек бабский выискался!

- Нет, жена у меня молодая, ладная да красивая. Жаль, нету карточки, показал бы. Я и в молодые годы верил ей и теперь верю. Злой ты, а сам на баб без разбору кидаешься, была бы юбка! Нет у тебя такого права - баб попрекать. Нету!

- Нет прав, говоришь? Есть права у меня!

Батурин подскочил к Никитину и тычет в лицо письмо:

- Вот письмо! Бери! Всем читай! Пусть узнают, как моя жена скурвилась! А ведь сперва разные слова говорила: без тебя, мол, жить не могу. По гроб жизни любить буду. И все такое. Курва брехливая! Восемь лет прожил с ней. Коту под хвост. Сюда письма писала. Недавно письмо было. Мол, скучает. А сама с тыловым хахалем гуляла, хвостом крутила. Вот и верь! Имею я право, и вас, лопухов, надоумить хочу, чтоб не верили бабью проклятому. Потом спасибо скажете. Верно говорю.

Голос его срывается, обычной самоуверенности нет:

- Бабы, если им случится, всегда урвут. И нам не заказано. Коту и тому у одной норы сидеть надоест, не то - человеку.

Бывший в тот час у меня в гостях Коля Казаринов рассудительно заметил:

- Не нужно так, Батурин. Успокойся. Не давай никому читать свои письма. Незачем всем знать об этом. А говорить людям плохо о жене - непорядочно. Это твоя и ее тайна.

Никитин, добрая душа, переменил тон, смягчился:

- Не убивайся. Всяко случается. Может, и простить надо. А вдруг кто по злобе настучал на жену. А вдруг все это про нее - лжа? Бывает. Погоди. Остынь. Наверно, лжа!

- Нет, не брехня. Все точно. Мать отписала. Зря не стала бы. Скажу вам, братцы: если кто будет тяжело ранен, к жене не возвращайся! Всю жизнь будет куском хлеба попрекать, а может, и хуже.

Коля хотел было перевести разговор в другое русло:

- Ранение, ну, военное увечье солдата не уродует. Как мужчину. Даже наоборот. Увечный солдат - это почетно. Если придется на костыли стать, тоже жить можно и жену хорошую найти. Нельзя стыдиться этого и падать духом. Я уверен.