И будет вечен вольный труд - [63]

Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнце

На кремлевские зубцы,

И вокруг высокой плахи

В два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась,—

Проложил дорогу кнут:

Той дороженькой на площадь

Стеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбриты

Кудри черные, как смоль;

Но лица не изменили

Казни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,

Как и прежде, смотрит он,—

Перед ним былое время

Восстает, как яркий сон:

Дона тихого приволье,

Волги-матушки простор,

Где с судов больших и малых

Брал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкой

Рыскал вихорем степным

И кичливое боярство

Трепетало перед ним.

Душит злоба удалого,

Жгет огнем и давит грудь.

Но тяжелые колодки

С ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставил

В это утро он тюрьму:

Жаль не жизни, а свободы,

Жалко волюшки ему.

Не придется Стеньке кликнуть

Клич казацкой голытьбе

И призвать ее на помощь

С Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силой

Силу ратную тряхнуть,—

Воевод, бояр московских

В три погибели согнуть.

«Как под городом Симбирском

(Думу думает Степан)

Рать казацкая побита,

Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,

Что на Дон казак бежал,

На родной своей сторонке

Во поиманье попал.

Не больна мне та обида,

Та истома не горька,

Что московские бояре

Заковали казака,

Что на помосте высоком

Поплачусь я головой

За разгульные потехи

С разудалой голытьбой.

Нет, мне та больна обида,

Мне горька истома та,

Что изменною неправдой

Голова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахе

Срубят голову мою,

И казацкой алой кровью

Черный помост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!

Волга-матушка река!

Помяните добрым словом

Атамана казака!..»

Вот и помост перед Стенькой…

Разин бровью не повел.

И наверх он по ступеням

Бодрой поступью взошел.

Поклонился он народу,

Помолился на собор…

И палач в рубахе красной

Высоко взмахнул топор…

«Ты прости, народ крещеный!

Ты прости-прощай, Москва!..»

И скатилась с плеч казацких

Удалая голова.

1877

Рябина

— Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Низко наклоняясь

Головою к тыну?

— С ветром речь веду я

О своей невзгоде,

Что одна расту я

В этом огороде.

Грустно, сиротинка,

Я стою, качаюсь,

Что к земле былинка,

К тыну нагибаюсь.

Там, за тыном, в поле,

Над рекой глубокой,

На просторе, в воле,

Дуб растет высокий.

Как бы я желала

К дубу перебраться;

Я б тогда не стала

Гнуться да качаться.

Близко бы ветвями

Я к нему прижалась

И с его листами

День и ночь шепталась.

Нет, нельзя рябинке

К дубу перебраться!

Знать, мне, сиротинке,

Век одной качаться.

1864

Детство

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной;

Вот качусь я в санках

По горе крутой;

Вот свернулись санки

И я на бок — хлоп!

Кубарем качуся

Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,

Стоя надо мной,

Весело хохочут

Над моей бедой.

Всё лицо и руки

Залепил мне снег…

Мне в сугробе горе,

А ребятам смех!

Но меж тем уж село

Солнышко давно;

Поднялася вьюга,

На небе темно.

Весь ты перезябнешь,—

Руки не согнешь,—

И домой тихонько,

Нехотя бредешь.

Ветхую шубенку

Скинешь с плеч долой;

Заберешься на печь

К бабушке седой,

И сидишь, ни слова…

Тихо всё кругом;

Только слышишь: воет

Вьюга за окном.

В уголке согнувшись,

Лапти дед плетет;

Матушка за прялкой

Молча лен прядет.

Избу освещает

Огонек светца;

Зимний вечер длится,

Длится без конца.

И начну у бабки

Сказки я просить;

И начнет мне бабка

Сказку говорить:

Как Иван-царевич

Птицу-жар поймал,

Как ему невесту

Серый волк достал.

Слушаю я сказку —

Сердце так и мрет;

А в трубе сердито

Ветер злой поет.

Я прижмусь к старушке…

Тихо речь журчит,

И глаза мне крепко

Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся

Чудные края.

И Иван-царевич —

Это будто я.

Вот передо мною

Чудный сад цветет;

В том саду большое

Дерево растет.

Золотая клетка

На сучке висит;

В этой клетке птица

Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,

Весело поет,

Ярким, чудным светом

Сад весь обдает.

Вот я к ней подкрался

И за клетку — хвать!

И хотел из сада

С птицею бежать.

Но не тут-то было!

Поднялся шум, звон;

Набежала стража

В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили

И ведут меня…

И, дрожа от страха,

Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,

Солнышко глядит;

Пред иконой бабка

Молится, стоит.

Весело текли вы,

Детские года!

Вас не омрачали

Горе и беда.

<1865 или 1866>

Бедность

Бедность ты, бедность,

Нуждою убитая,—

Радости, счастья

Ты дочь позабытая!

Век свой живешь ты —

Тоской надрываешься,

Точно под ветром

Былинка, шатаешься.

Мерзнешь зимой ты

В морозы трескучие,

Жаришься в лето

Горячее, жгучее.

Ох! нелегко-то

Твой хлеб добывается;

Потом кровавым,

Слезой омывается!

Где ж твоя радость,

Куда подевалася?

Где ж твое счастье?..

Другим, знать, досталося.

1872

Утро в деревне

Занялась заря на небе,

В поле ясно и тепло;

Звонко ласточки щебечут;

Просыпается село.

Просыпается забота,

Гонит сон и будит лень.

Здесь и там скрипят ворота —

Настает рабочий день.

Из ворот пастух выходит,

Помолившись на восток,

Он рожок берет — и звонко

Залился его рожок.

Побрело на выгон стадо,

Звук рожка замолк вдали,

И крестьяне на работу

На поля свои пошли.

Зреет рожь и колосится,

Славный плод дала земля!

Солнце встало, разливая

Свет на хлебные поля.

И глядя на них, крестьяне

Жарко молятся, чтоб бог

Эти пажити от града

И засухи уберег;

Чтобы мог удачно пахарь

Все посеянное сжать

И не стал бы в эту зиму

Горевать и голодать.

1875

Спиридон Дмитриевич Дрожжин >{280}

1848–1930

Родина

Кругом поля раздольные,

      Широкие поля,

Где Волга многоводная —