И аз воздам - [7]

— А он прав, Гессе, — заметил Висконти со вздохом. — Если вероятность сгинуть на бамбергских улицах так реальна, как это утверждается, то слать туда именно тебя — идея не из лучших.

— Предлагаю залить меня в смолу. Покрыть тонким прозрачным слоем и поставить в углу в рабочей комнате ректора — на вечную память… А теперь послушайте, что скажу я. Primo[6]. Если вы все правы, и я такой единственный и неповторимый, лучший из лучших — то это дело как раз по мне и для меня; что толку в достоинствах инструмента, если его не использовать, опасаясь потерять или испортить? Secundo[7]. Если вы все ошибаетесь, и меня укокошат в Бамберге прежде, чем я успею что-то нарыть и о чем-то узнать — стало быть, не столь уж уникальным был этот инструмент, а его потеря никак не отразится на всеобщем процессе. Нашедшему прореху в моей логике предлагаю высказаться… Желающих, как я вижу, нет, — удовлетворенно кивнул Курт, выждав несколько мгновений и не услышав в ответ ни слова. — Conclusio[8]: стало быть, решено.

— Можно узнать, что вас так развеселило, майстер Хармель? — хмуро уточнил Висконти, и куратор распрямился, попытавшись согнать с губ невольную ухмылку:

— Ничего. Всего лишь отрадно видеть, что субординация в Совете не препятствует братской душевности… Но, если позволите, он прав…

— Не позволю, — оборвал Бруно решительно и, вздохнув, кивнул итальянцу: — Он прав, Антонио. Для того мы его и держим, потому он и ездит по всей Империи, потому мы и затыкаем им все дыры — потому что, если где-то что-то случается, именно он как правило и способен это разрешить.

— Забыл упомянуть о том, что, если Гессе направить куда-то, где ничего до сей поры не случалось — там непременно что-нибудь случится, — буркнул Висконти, одарив куратора тоскливо-неприязненным взором. — Завтра посвятите его в подробности, майстер Хармель. Снабдите его всей необходимой информацией, какой только возможно. Я не хочу, чтобы он задерживался в этом вашем Бамберге дольше необходимого, а особенно — чтобы погружался в этот омут наобум.

Глава 2

От привычки столоваться в общей трапезной, а не в отдельной комнате, Бруно так и не избавился — он по-прежнему садился за общий стол, как и во времена своей службы под началом Курта, и к такому поведению нового ректора академии святого Макария все уже, кажется, привыкли. Этим утром майстер инквизитор снова нашел своего духовника там же, где и обычно — у второго стола от двери, поглощающим свой завтрак неспешно и задумчиво.

— Всё так же и всё то же? — уточнил Курт, с подчеркнутым омерзением бросив взгляд в его миску. — По-прежнему пробавляешься постной вареной преснятиной? А между тем мяса, особливо жареного…

— …мне хватило и за годы службы, — договорил Бруно равнодушно. — Я ничего не имею против традиций, однако сей разговор не считаю необходимой частью каждой нашей встречи. Иными словами, оставь вычуры моего разума в покое, и я не буду трогать твои, интересуясь, не избавился ли ты еще от своей пирофобии.

— Срезал, — признал Курт, установив свою миску на стол, и уселся напротив Бруно. — Не скучаешь по этой самой службе?

— По дням, когда я таскался за тобой по всей стране, ежеминутно рискуя попасть к кому-нибудь на клинок, в лапы вервольфа, под руку подъятого мертвеца или провалиться в межмирье и заплутать там на веки вечные?.. О да. Разумеется, скучаю. Здесь просто-таки унылейшая тоска: какие-то императорские планы да конгрегатские проекты, подличающие курфюрсты да убитые агенты… Скука.

— Что на сей раз?

— Ничего особенного, — передернул плечами Бруно. — Судя по донесениям из Ватикана, Косса вот-вот получит кардинальский чин; а судя по тому, что никаких активных действий он не предпринимает — сей нечестивец не в курсе, что нам известна его принадлежность к тройке «Каспар — Мельхиор — Бальтазар». Либо же он имеет какой-то план, к исполнению коего идет, не желая отвлекаться на такую мелочь, как Конгрегация.

— А судя по его активности — он таки метит в Папы.

— Верней всего, — кивнул Бруно хмуро. — И если, опять же, правы наши осведомители — случится это вот-вот, возможно даже в грядущем году. Вот тогда, чую, и начнется веселье…

— А что с Гельвецией? Сфорца сказал «бунт»?

— Скорее — пока лишь «беспорядки». Но беспорядки, грозящие перейти в нечто серьезное, а потому принц сейчас находится там лично, во главе своего войска, но, — с усталой нарочитой торжественностью уточнил Бруно, — ему, как вассалу Рудольфа, оказана честь вести его под Reichssturmfahne[9].

— Даже так… И это в девятнадцать-то лет, — произнес Курт, недоверчиво качнув головой. — Не знаю, не знаю. Он, конечно, отлично показал себя в Баварии, но так рано швырнуть мальчишку в дела такого полета…

— Скоро уж двадцать, вообще-то… Давно вы с ним виделись?

— А то ты не знаешь. Этой весной, в лагере Хауэра. Фридрих делает успехи, должен сказать; и не только в воинском деле: он заметно повзрослел, в нем чувствуется тот самый «настоящий правитель»… Но все же рано взгружать на парня Империю; ему бы еще хоть пару лет…

— Нет у него пары лет, Курт, — вздохнул напарник понуро. — Их ни у кого нет. К слову, он обижен на тебя: ты так и не появился на его бракосочетании.