Хьюи - [6]
Ночной портье(его внимание поглощено удаляющимися шагами участкового полицейского, марширующего в ту сторону, откуда должна вырваться на волю долгожданная заря. «Хоть бы он затеял когда-нибудь перестрелку с вооруженным грабителем! Сколько я ночей пережил, и ни разу ничего необыкновенного не случилось». Заикаясь, ощупью пробирается по отзвукам последней реплики ЭРИ). Я… то есть, э-э-э… с моей женой? По-моему, ничего вроде.
Эри(возмущенно). Ты, брат, может, таблетки какие глотаешь? Гляди, одуреешь совсем.
Но НОЧНОМУ ПОРТЬЕ это безразлично. Он давно уже не придает значения тому, что о нем думают люди. Как только его не обзывали постояльцы гостиницы. И «хозяйка» его тоже. Да и сам он себя. случалось, честил на все корки. Но теперь это все дело прошлое. Кажется, светает? Нет, рановато. Можно определить по звону трамвая — он по-прежнему глохнет в ночи. Депо все еще далеко, отрадный сон за синими горами.
(Сострив и отведя душу, продолжает дружеским тоном.) Ну да ладно, не теряй надежду на лучшее, друг. Хьюи тоже вроде тебя сидел глядел в одну точку, покуда благодаря мне у него не появился интерес в жизни. (Возвращается к прерванному рассказу.) Да, так позвал он меня к себе обедать. Смех, да и только. Не знаю, как набрался духу пригласить. А я ему: «Конечно, Хьюи, буду очень даже рад». Но про себя думаю: скорее удавлюсь. Во-первых, к нему ехать — в Бруклин, а по мне, так уж лучше прямо в Китай. Потом, я люблю есть, что сам выберу, а не что мне кто-то на тарелку положит. И еще, у него семья — жена, дети, — это все не по моей части. Но Хьюи так обрадовался, что я не смог его надуть. И получилось вполне ничего, терпимо. Конечно, дом у них был не дом, а так, дешевая квартирка. Дыра. Но с непривычки даже приятная. Жена его расстаралась как могла, чтобы ее приукрасить. Ничего шикарного, понятно, дешевенькие разные штуковинки для уюта. И детишки у него оказались вовсе не такие пугала, как я ожидал. Не стреляли жеваной бумагой мне в тарелку и вообще ничего такого не выделывали. Тихие, видно, в отца. Симпатичные, мне показалось. После обеда стал я им рассказывать про лошадь, которая была у одного моего знакомого. Я думал, отплачу любезностью за гостеприимство, дети ведь любят рассказы про животных, тем более это все чистая правда. Такая была кляча, в жизни ни одной скачки не выиграла, а зато ушлая, как лиса, десятерых перехитрит, так из материнской утробы выскочила, ворюгой, где что плохо лежит стибрит за милую душу. Да только много я рассказать не успел. Благоверная его вмешалась, прервала меня. Детям, говорит, спать пора, и уволокла их, будто боялась, что я их корью заражу. Ну, и я, понятно, обозлился. Я бы мог отнестись к ней по-доброму, если бы она не собачилась. Восхищаться-то тут, конечно, было нечем. Замухрышка — это еще мягко сказано. (Досадливо.) Ну да черт с ним со всем. Она заранее определила меня босяком и при личном знакомстве удостоверилась в своей правоте. Бьюсь об заклад, она велела Хьюи больше никогда меня не приводить, и он меня с тех пор уже не приглашал. Он было вздумал извиняться передо мной, но я его сразу оборвал. Он говорит: «Ирма получила такое строгое воспитание, не ее вина, что она предубеждена против игроков». А я отвечаю: «Мне-то что. Если у тебя по части женщин нелады, мне можешь не плакаться. У меня у самого неприятностей с бабами хватает. Помнишь ту цыпочку, что я привел позавчера? Вдруг она заявляет, что я ей посулился дать десятку. Я говорю: „Слушай, беби, у меня дефект речи. Может, прозвучало как десять, но на самом деле я сказал два, два доллара и получай. Я, черт возьми, не душу твою покупал! На кой она мне сдалась?“ Так она теперь разносит по всему Бродвею, что я жмот и стукач, и все стукачи и жмоты ей верят. Эдак я последних корешей растеряю». (Замолчал и поясняет доверительно.) Нарочно перевел разговор, понимаешь? Больше он мне на свою супружницу не жаловался. (С нарочитым смешком.) Можешь не сомневаться, уж я сумею оборвать, если кто вздумает делиться со мной своими семейными неурядицами!
Ночной портье(мысленно он вскочил на «скорую помощь», которая, громыхая, прокатила по Шестой авеню, и спрашивает без любопытства: «Он умрет, доктор, или ему не выпало такой удачи?» — «Боюсь, что нет, но придется месяцы лежать неподвижно». — «И за ним будет ухаживать пригожая медсестра?» — «Может быть, и не пригожая». — «Ну, все равно, по-моему, он счастливчик. А я вот должен вернуться обратно в гостиницу. Четыреста девяносто второй никак не уймется и не уйдет спать, все острит. Очевидно, это была острота, недаром же он хихикает». Хохочет от всего сердца)
