Хвост Скорпиона - [64]

– Ничего себе! – На лице Джесси застыло глубокое потрясение. – Значит, его тело так и лежало там с того дня, как испытали бомбу?

– Да. Кажется, мы нашли место, где он поставил палатку. Сейчас мы все там осматриваем.

– А про крест что-нибудь узнали?

Кори помедлила. Она не хотела разжигать интерес Джесси Гоуэра: неизвестно, сможет ли он заявить на крест свои права.

– Его тоже облучило радиацией. Когда взорвалась бомба, крест был при Джеймсе Гоуэре. Нам почти ничего не известно об этом предмете, кроме того, что он старинный и ценный. Вероятно, крест принадлежал испанскому проповеднику, прибывшему на юго-запад в качестве миссионера.

– Облучило? Сильно?

– За прошедшие годы радиация почти рассеялась. Примерно такую же дозу облучения получают пассажиры самолета, летящего на высоте в тридцать пять тысяч футов.

Джесси со вздохом откинулся на спинку кресла:

– Значит, карманных часов при нем не оказалось?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Странно, что он носил с собой золотой крест, но при этом ходил без часов. Прадед по-настоящему дорожил только двумя вещами, и одной из них были часы. В нашей семье эти часы были чем-то вроде семейной реликвии. Их передавали из поколения в поколение. Но потом часы исчезли вместе с прадедом – по крайней мере, так мне рассказывали. – Гоуэр в задумчивости умолк. – Значит, золотой крест. Испанский. Звучит как часть клада. Что, если перед смертью прадед отыскал сокровища на пике Викторио?

Кори не ответила. Джесси Гоуэр оказался очень сообразительным, даже слишком. Почему она, собственно, снова сюда приехала? Отчасти это было ответом на его звонки. Но, кроме того, чутье подсказывало ей, что во время первой встречи этот человек рассказал им далеко не все.

В тишине из курятника донеслось кудахтанье.

– Пертелота! – воскликнул Гоуэр. – Молодец, девочка! – Он повернулся к Кори. – Снесла мне ужин.

– Пертелота?

– Это точно она. Я их всех по голосу узнаю. У каждой свой характер.

– Но откуда вы взяли такое имя?

Гоуэр ответил не сразу:

– Остаточный эффект от образования. Я частенько сидел на этой террасе и давал всему вокруг названия из английской литературы. Все равно тут больше нечем заняться. Шантиклэром и Пертелотой звали петуха и курицу из «Кентерберийских рассказов» Чосера. Пертелота была любимицей моего петуха, но потом он пропал. Наверное, его енот съел. Остальным курам я тоже дал имена. Курятник – это Кентербери. А это старое голое дерево – Чайльд Роланд из поэмы Байрона[20]: по-моему, оно похоже на рыцаря, которого жизнь не баловала. А пространство от дороги до ограды – Бесплодная земля. – Гоуэр сделал паузу. – Чтобы догадаться, почему я его так назвал, поэму Элиота читать не обязательно.

Кори с удивлением слушала его пространную речь. Мозги у Джесси Гоуэра явно работали. Внезапно ей захотелось спросить про его роман, но в прошлый раз эта тема оказалась болезненной. Вместо этого Кори махнула рукой на запертый сарай для инструментов, окна которого были заколочены старыми досками:

– А сарай как называется?

– Никак, – резко ответил Гоуэр.

Он сразу замолчал, и Кори почувствовала, что случайно сказала что-то не то. Она решила сменить тему:

– Карманные часы, о которых вы говорили… Можете рассказать о них подробнее?

– Это был золотой хронограф с обратным ходом.

– Что это значит?

– В хорологии, то есть в часовом деле, есть такое понятие, как усложнение – дополнительная функция, то, что умеют делать часы, кроме того, что показывают часы и минуты. Хронографы, кроме всего прочего, умеют очень точно отсчитывать секунды. У хронографа с обратным ходом секундная стрелка автоматически возвращается в первоначальное положение без дополнительного нажатия на кнопку.

– Хорология? Звучит как название венерической болезни.

Джесси улыбнулся в первый раз за все время:

– Как я уже говорил, отец разбирался в часовых механизмах и умел их чинить. Обычно ему попадались только старые «таймексы». Но однажды ему представилась возможность поработать со старинными «Патек Филипп»: их нужно было почистить и отрегулировать. Помню, отец показывал мне механизм. Внутри часов скрывался целый маленький мир: рычажки, пружинки, винтики, даже драгоценные камни. Я впервые видел, чтобы отец пришел в такой восторг. Это был первый и единственный раз, когда он работал с часами из так называемой святой троицы.

– Как вы сказали?

– На жаргоне часовщиков это три старейших и величайших швейцарских производителя часов. «Патек Филипп», «Вашерон Константин» и «Одемар Пиге». Каждые такие часы состоят из сотни деталей, они очень тщательно изготовлены. Механизмы скрыты от глаз, но каждый работает беззвучно и в идеальной гармонии.

Стоило Джесси заговорить на эту тему, и его глаза заблестели.

– А как же «ролексы»? – спросила Кори. – Я думала, их считают лучшими часами.

– Они выпустили несколько легендарных моделей. Но в общем и целом «ролекс» – просто часы. При их изготовлении нет места фанатичному вниманию к деталям, к тому же «ролексы» лишены вечных календарей и…

Джесси вдруг осекся, заметив, какими глазами смотрит на него Кори.

– Продолжайте, – попросила она.

Гоуэр пожал плечами:

– Какой толк от моих рассуждений? Мне такие часы все равно не по карману. Даже если бы я продал… – Он снова оборвал себя.