Хваня - [4]

— Сыч, а Сыч? А ну прекрати баловать!

Никто не отозвался. Облако пара выпорхнуло за дверь. «Гость» развернулся и — был таков!

Я бросилась к Нельке, подхватила ее и волоком потащила к выходу. Она что-то промычала, приходя в себя. Уже в предбаннике она полностью оправилась:

— Что это было?

— А кто его знает!

Я покосилась на дверь, но та, словно услышав мои мысли, быстро захлопнулась.

— Ну, что, продолжим или хватит экспериментировать? — обернулась я к Нельке.

Она несчастно кивнула:

— Домой!

Я помогла ей подняться, и мы поплелись в дом.

Там нас встретил Митя: одетый, спокойный и совсем не красный.

— По рюмочке? — он показал этикетку. В руках его была водка.

— Не повредит! — согласилась я.

Нелька только покачала головой, не в силах что-либо сказать.

— Что случилось? — он покосился на нее, а потом уставился на меня. — Неужели и с вами?..

— Да не Домовой это! — сказала я. — Сыч какой-то…

Нелька поерзала на стуле и смущенно пояснила:

— Это Банник! Вот уж и не думала, что он еще живет здесь!

Митя недовольно поморщился:

— Развели нечисть всякую!

— Домовой — не нечисть! Он дом охраняет и хозяев бережет.

— От кого? — усмехнулся Митя, зло тыкая ложкой в салат. — От гостей?

— И от гостей тоже. Если они недобрые.

— Ну, знаешь!.. — обиделся Митя и встал со стула. — Вы как хотите, а я сматываю удочки!

Я быстро сообразила, что приехали мы сюда на его машине. Значит, если Митя сейчас нас «покинет», то добираться завтра придется сначала пешком по полю, чтобы сократить дорогу (а это минимум километров пять-шесть!), а потом еще час на автобусе.

— Митенька-а! Ну, не дуйся, пожалуйста-а! — запела Нелька, дергая его за полу куртки. — Нам ведь тоже досталось!.. А Хваня заступился…

— Точно! — подтвердила я.

Митя нерешительно потоптался и сел:

— А ну вас!..

Мы молча налили водки в рюмки, выпили, захрустели солеными огурцами.

Тишина в доме стояла нереальная: нигде половица не скрипнет, мышь не зашуршит, ветер в трубе не завоет. Мне стало жутко. Вспомнилось происшествие в бане.

— А ну, давайте-ка споем! — скомандовала я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

И мы нестройно запели: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?..»

Спели только два куплета, потому что больше не знали. Да и ветер в печной трубе стал подвывать, наверное, к перемене погоды. Где уж тут романсы выводить!

Мы снова выпили. Нелька вдруг заявила:

— Я — на боковую!

— Здрасте! — опешила я. — А мы что делать будем?

— Пейте, ешьте, потом можете помыть посуду, убрать со стола…

Ее голос удалился, потом она появилась из другой комнаты с чистыми простынями в руках:

— Места на печи много. Можем все вместе улечься.

Долго раздумывать я не стала. Быстренько убрала на холод то, что могло испортиться, накрыла то, что могло подождать до утра. А стаканы залила водой.

— Гляди-ка, а Хваня-то выпил свою рюмочку! — услышала я голос Мити.

Действительно, рюмочка была пуста, и хлеб отсутствовал.

— Налить еще? — посмотрела я на Нельку.

Та пожала плечами:

— Как хочешь.

Я налила и положила на хлебушек кусочек сала:

— Спасибо тебе, Хваня, за то, что заступился за нас перед Банником!

Ночью я проснулась оттого, что кто-то тихонько тормошил меня. Я открыла глаза и увидела, что это Митька.

— Чего тебе? — прошептала я, с трудом продирая глаза и невольно готовясь к тому, что Митенька решил изменить Нельке.

— Погляди, что на дворе творится! — прошептал он.

Мы осторожно сползли с печи и прилипли к окнам.

В свете тонкого месяца, временами прорывающегося сквозь строй туч, гонимых сильным ветром, я разглядела три тени, колышущиеся у сарая.

В одной я смутно угадала Хваню. Он размахивал мохнатыми руками, словно что-то пытался втолковать своим «собеседникам».

— Прямо совет какой-то! — Митя дышал мне в ухо. — Сход. Решают, как нас дружно порешить…

— Тише ты! — осадила я его. — Дай послушать!

— Все равно не слышно ничего!..

Но в этот самый момент стукнула форточка — открылась под напором ветра. Послышался голос, завывающий, словно ветер в печной трубе:

— Прекратите хулиганить! Говорю вам, хозяйская внучка это да гости ее! Что это вы вздумали своих пугать? Нехорошо, ой как нехорошо!

В ответ послышался грубый, точно собачий лай, голос:

— Свои привели бы двор в порядок, скотину в хлев ко мне поставили. И городьбу поправили, чтобы чужие во двор не лезли. А ей-то до всего до этого никакого дела нет!

— Так не деревенская она! В городе большом живет…

— Ну и что? Росла она здесь, у бабки Фроси. Так что — еще какая деревенская!

— Ух, Хваня, не дал ты мне всласть потешиться! — послышался другой, глухой, ухающий голос. — Ах, как я смеялся, когда этот задохлик выскочил из бани, как угорелый!..

При этих словах Митя чуть было не выбежал во двор, но в последний момент передумал. Я потрепала его по руке:

— Не кипятись!

Митя только засопел обиженно.

Спор во дворе продолжался:

— Говорю вам, оставьте их в покое! Люди — не мы! Они таких шуток не понимают. С ними осторожно надо…

— Конечно, тебе наливают, вот ты за них и заступаешься! — снова залаял третий, тот, которого было почти не заметно на фоне темного сарая. — Пусть мне нальют, тогда я подумаю, трогать их или нет.

Я тихонько толкнула Митю в бок:

— Слышал?