Хвала и слава. Книга третья - [15]
— Дай-то бог! — сказал Ромек.
Они вошли в хату. В горнице за столом сидели Оля и Казимеж. Маленькая керосиновая лампа сбоку светила на них. Оля с улыбкой слушала Казимежа, который рассказывал ей что-то.
Слыхала сказал недовольно:
— Где вы пропадаете? Мы ждем вас. Яичницу будете есть?
— Еще бы, — ответил Ромек. — По три десятка яиц на каждого!
— Прости, мама, — Анджей поцеловал матери руку, — мы, знаешь, засиделись в гостях. Навестили немцев в их квартире. Ну, этот визит и задержал нас. Ты беспокоилась?
— А как ты думаешь? — сказала Оля. — Конечно, очень беспокоилась.
И тут же сердце ее болезненно сжалось — она ведь даже не заметила отсутствия сына.
VI
Едва только повозка, увозившая Олю и Спыхалу из Пустых Лонк, исчезла за воротами парка, с противоположной стороны снова появился немецкий автомобильчик и остановился у крыльца. На этот раз Валерек приехал один.
Ройская встретила его холодно.
— Дай мне поесть, мама, — сказал Валерий, — я адски голоден.
Ройская проводила сына в столовую. Наскоро собрала на стол, подав что осталось из приготовленного на дорогу уехавшим.
Уже за столом она сказала:
— Я ведь просила тебя не появляться здесь.
Валерек с умилением взглянул на мать.
— Я помню это, мама, и не приехал бы, если бы у меня не было к тебе важного дела.
— Какого именно? — спросила Ройская.
— О, сейчас, сейчас… А Голомбеки уехали? Что-то их не видно.
— Так это дело касается Голомбеков?
— Да нет же. Просто интересуюсь родственниками. Мне показалось, что на крыльце стояла Геленка.
— Да, Геленка здесь.
— А Оля упорхнула с паном Спыхалой?
— Перестань, — сказала пани Ройская. — До чего же ты несносный, Валерек. Все такой же! Зачем же все-таки ты приехал?
— Да, я все такой же, — вздохнул Валерек. — А помнишь, мама, как ты однажды не взяла меня с собой в Одессу? До сих пор не могу забыть, как я тогда плакал.
В глазах госпожи Ройской засветилось тепло.
— Помнишь, ведь тогда я не был «все такой же», я был совсем другой. И ты считала меня тогда своим сыном.
— А разве теперь я не считаю тебя своим сыном?
— Не знаю. Теперь твое отношение ко мне совершенно переменилось.
— Но ведь и ты изменился.
— Я — да, но не мое отношение к тебе. Ну, да что об этом говорить… Так уж получилось…
— Все могло бы сложиться иначе, — с грустью сказала Ройская.
— Могло бы, но ведь не сложилось. Наибольшая житейская мудрость заключается в том, чтобы мириться с фактами. Пожалуйста, отрежь мне еще полендвицы [7].
— Действительно похоже, что ты не ел дня два.
— Да, очень голоден. Сентябрьский холод обостряет аппетит. А если бы еще съездить на охоту…
— Не вздумай только притащить сюда немцев на охоту!
— Нет, нет… Здесь я больше не появлюсь. Я как раз приехал с тобой попрощаться.
— Попрощаться? Со мной? В чем дело?
— Я получил должность далеко отсюда. В Пулавах. Меня назначили управляющим несколькими имениями.
— В Пулавах?
— Под Пулавами.
— И ты будешь работать на немцев?
— А что же делать? Не могут же они оставить имения без присмотра. Нужен же им какой-то ответственный…
— И доверенный, — иронически добавила госпожа Ройская.
— Вот-вот… Ты нашла точное слово. И доверенный — человек, которому можно доверять. В конце концов, это ведь и в наших интересах — нельзя допустить развала сельского хозяйства…
— Но ведь ты как будто не слишком разбираешься в сельском хозяйстве…
— Что ты, мама, это же моя специальность.
— Ах, вот как. Я и не знала.
Она хотела взять тарелку, стоявшую перед Валереком, но он схватил ее обеими руками.
— Подожди.
— Я хочу сменить тарелку, бери фрукты. Замечательные сливы. — Она пододвинула сыну корзину.
— Гордишься, как всегда, своим садом.
— Да. Сад у нас хороший, — улыбнулась госпожа Ройская. И вдруг положила ладонь на руку сына.
— Ну скажи, отчего ты бежишь из Седлеца?
Валерек отшатнулся.
— Бегу? Зачем мне бежать? Я же сказал тебе, что мне дают прекрасную должность. А что в Пулавах… так ведь, боже мой, это совсем недалеко.
— Боишься, что нас здесь слишком хорошо знают? — невольно перейдя на шепот, спросила Ройская.
Валерий замолчал и посмотрел на мать. Молчал долго. Потом принялся за сливы.
— Действительно, сливы великолепные, сладкие как мед. Дай мне, пожалуйста, с собой немного для моей малышки.
— Ну конечно, непременно дам.
— Я надеюсь, мама, что ты присмотришь за ней, я не беру с собой в Пулавы ни жену, ни дочь.
— Почему?
— Как знать? Может быть, в Седлеце им будет спокойнее.
— Спокойнее?.. Или безопаснее?
Валерек съел еще одну сливу.
— Лучше всего было бы, если бы ты взяла Зюню к себе. Она ведь здесь не помешает…
— Ну конечно, могу взять, это моя единственная внучка.
— Вот именно. Если что случится, жена привезет ее к тебе. Ты позаботишься о ней?
— Странный вопрос…
— Жизнь стала странная… Неизвестно, когда еще немецкая власть утвердится!
— А ты думаешь, что она утвердится?
— Ну а как же иначе? Они ведь победили! Ты, кажется, об этом забываешь. Раз у них такая мощная организационная основа, как их партия, ясно, что победа на их стороне.
— Оставим эту тему.
— Ладно, оставим. Но ты скоро убедишься, что я прав.
— Возможно.
Ройская позвонила слуге и велела упаковать корзину слив для пана Валерия.
— Ты меня выпроваживаешь! — засмеялся Валерий. — А ты ничего еще не варила из этих слив?
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
Шопен (Chopin) Фридерик Францишек [22.2 (по др. сведениям, 1.3).1810, Желязова Воля, близ Варшавы, — 17.10.1849, Париж], польский композитор и пианист. Сын французского эмигранта Никола Ш., участника Польского восстания 1794, и польки Ю. Кшижановской. Первые уроки игры на фортепьяно получил у сестры — Людвики Ш. С 1816 учился у чешского пианиста и композитора В. Живного в Варшаве. Пианистическое и композиторское дарование Ш. проявил очень рано: в 1817 написал 2 полонеза в духе М. К. Огиньского, в 1818 впервые выступил публично.
Опубликовано в журнале "Иностранная литература" № 4, 1957Из рубрики "Коротко об авторах"...Печатаемый нами рассказ взят из книги «Услышанные рассказы» ("Opowiesci zaslyszane", 1955).Рисунки А. Лурье.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В третий том входят повести и рассказы, написанные в 30-40-е годы, часть из них - "Анна Грацци", "Возвращение Прозерпины", "Гостиница "Минерва" и др. ранее не переводились на русский язык.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.