Худшие опасения - [68]

— Можно, — оскорбилась Александра. — Например, если люди решат, что я и впрямь так выгляжу.

— Ты тщеславна, как примадонна, — сказала Эбби.

— А ты — предательница, — выпалила Александра с неожиданной даже для самой себя горячностью. — Скажи спасибо, что я тебя не убила. Впрочем, что на тебя силы тратить — ты и так скоро доиграешься, с твоими-то способностями к вождению.

— Но Сашу ты мне доверишь, — заметила Эбби. — Позволишь ежедневно возить его в детский сад и обратно. Потому что тебе так удобно.

Александра не нашлась, что ответить. Часы на приборной доске показывали час дня, но на шоссе, под сводами древесного тоннеля, было темно, как вечером. Холмы остались позади, сменившись лесом. У Александры появилось предчувствие, что из кустов на дорогу вот-вот выйдет, прихрамывая, Нед. Должно быть, все леса кишат мертвецами, которых прокляли обиженные ими живые.

— Извини, — сказала она Эбби. — Я в жутком состоянии.

— Оно и видно, — сказала Эбби. — Если это тебя хоть как-то утешит, я тебе расскажу, как все было: мы с Недом просто сидели на кровати, колебались, делать это или не делать, и, скорее всего, решили бы ничего не делать — из уважения к тебе, но тут влетела Дженни, он вдруг схватился за грудь, ну и… Совсем как в кино.

— А как ты вообще попала на кровать?

— Мы начали смотреть «Касабланку», но нам стало скучно. Мне трудно было разговаривать с Недом. Знаешь, рядом с ним я чувствовала себя дурой. Принималась щебетать о сливовом варенье, и он еще больше начинал меня презирать. А в койке можно обойтись без разговоров. Все же какое-то занятие.

— Да, вероятно, — сказала Александра. — Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом.

Эбби спросила, как прошла встреча с поверенным.

Александра сказала, что Нед по каким-то своим причинам завещал все свое имущество Дженни Линден.

Эбби сказала:

— Тогда неудивительно, что ты так взвинчена. Нед был большой дурак, — продолжала она. — Наверно, он это сделал под горячую руку — за что-то на тебя обиделся, если ты, например, не приехала ночевать. А потом забыл аннулировать завещание. Просто надо обратиться в суд, и все уладится.

Александра сказала, что этому препятствуют кое-какие обстоятельства.

Эбби сказала, что Нед определенно не обрадовался Дженни Линден, когда она вошла в спальню нагишом, а точнее, в одних белых кружевных чулках, пристегнутых к черно-красному, тоже кружевному поясу. Ничуть не обрадовался — иначе до сих пор был бы жив, а не превратился бы в горстку пепла.

— Когда он умер, она стащила его зубную щетку, — сказала Александра.

— И носки прямо с его ног, — добавила Эбби. — Можешь себе представить?

Ветер усилился, предвещая бурю, но дождь все не начинался. В вышине — вот-вот обломятся, полетят прямо на крышу машины, — раскачивались исполинские сучья. Но наконец шоссе вывело Эбби и Александру из леса. На перекрестке они повернули налево, к «Коттеджу».

Когда автомобиль подъехал к воротам, через прореху в черных облаках засияло солнце. Ненастья как не бывало.

— Нехорошая погода, — заметила Эбби.

— В данных обстоятельствах — самая уместная, — отозвалась Александра, открывая ворота. Как обычно, они распахнулись с тихим звоном. Нед приделал к ним какой-то старинный коровий колокольчик — соорудил систему раннего предупреждения о визитерах. Звук достаточно громкий, чтобы его слышали на расстоянии, но достаточно тихий, чтобы животные не пугались. Интересно, как часто слышала его Дженни Линден — как часто она толкала створку ворот, предвкушая наслаждение, возвещаемое этим звоном? Худшие опасения. Александра и Дженни — как два воюющих между собой государства. Дженни берет верх: наступает, захватывает чужую территорию, оскверняет память, переписывает историю. Александра поневоле должна отступать. Но отныне она будет применять тактику «выжженной земли». Конечно, тут надо действовать осмотрительно: это должен быть сознательный выбор, а не каприз. И уяснить, что ни о каком возвращении и речи быть не может. Не повторять ошибку наполеоновской армии осенью 1812 года: тогда французские солдаты грабили деревни подчистую, насиловали и мародерствовали, опустошали изобильные амбары, забивали откормленную домашнюю скотину и птицу, наступали, подобно стае саранчи. Но пришла зима, и вскоре некому стало воспеть сладость победы или горечь поражения: армия Наполеона должна была брести домой по голодному краю, который сама же и обобрала. Сотнями, тысячами французы умирали от недоедания, холода и позора. Если ты решился на тактику «выжженной земли», знай: обратно путь закрыт. Что ж, Александра согласна.

— Гроза надвигается, — сказала Эбби.

На изящных, точно вырезанных искусным мастером листьях виргинского плюща начинала проступать багряная кайма. Пройдет еще месяц, и издали будет казаться, что каменные стены объяты пламенем. В это время года дом всегда хорошел.

— Ну и ветер, — сказала Александра. Ветер лез в уши, забирался холодными руками под юбку. И это взбадривало. Поражение? Глупости! Поражение терпит тот, кто дает себя победить.

Солнце скрылось за завесой рваных облаков; моментально стемнело. В доме заскулил, прижав уши, Алмаз, начал царапаться в дверь кухни: явно решил, что даже на улице уютнее, чем под крышей.