Художник по свету - [16]

Художник по свету сегодня сработал классно. Солнечные столбы то тут, то там пробивались сквозь разрывы туч, небо опиралось на воду призрачными золотистыми колоннами. Там, куда они опускались, море делалось густо-зеленым, пятна зелени перемещались, перетекали с места на место, отражая все градации света — от слюдяного мерцания до блеска почти уже алмазного. Вот еще один луч пробился сквозь пелену, осветил малахитовую волну и ослепительно рыжую голову на ней, и эта огненная искра будто стянула в себя, как в фокус, все световые игры сегодняшнего дня.

Потом они забрели на маленький рынок — удрученные отсутствием покупателей торговки наперебой предлагали жесткие яблоки, копченую рыбешку и богатый ассортимент подозрительных домашних вин. Прикупили помидоров и бутылочку ароматного подсолнечного масла, предвкушая славную и необременительную салатную трапезу, но тут хлынул дождь. Он оказался ледяным, струи летели наискось, и пришлось добежать до пустого кафе, чтобы потребовать чаю. Может, с коньячком? — улыбнулся загорелый мальчик, они захохотали — да, конечно, с коньячком!

— Видела бы ты свою рыжую башку на зеленом фоне! — сказала Алена. — Обалдеть, как красиво!

— Рыжая, рыжая… Я однажды заплыла далеко, а спасатель в свою трубу орет: «Девушка в оранжевой шапочке, девушка в оранжевой шапочке, немедленно поверните обратно!».

Коньячок подействовал, им захотелось снова вылезти под дождь, тем более что он стал совсем не сильным. Так, вприпрыжку по свеженалитым лужам, вскинув на плечи свои рюкзачки, и отправились домой.

Улица Волошина встретила неожиданной подлостью — пыль превратилась в вязкую глину, с каждым шагом гуще наворачиваясь на сандалии, сразу потянувшие книзу подобием тяжелых утюгов. Распахнув калитку, они оглядели чистый дворик, аккуратно мощенный тротуарной плиткой, разулись, застыдившись, и босиком пробежали к колонке, отмыть обувь. Процедура оказалась длинной, глина не поддавалась, но терпения им было не занимать. Тут выяснилось, что бумажная затычка из бутыли благополучно выскочила и поллитра масла разлилось в Светкином рюкзаке, пропитав пляжные вещички обеих. Они посмотрели друг на друга, тайно ожидая взаимных упреков, каких обязательно удостоились бы, случись рядом любимые мужья — но расхохотались сначала несколько даже нервно, а потом от души.

— Ох, балда же я! Там же твои брюки новые! — простонала Светка.

— Да ладно. Сходим в магазин, купим «Фэйри», отстирается.

Пришлось снова надевать отмытую обувь и совершать еще два перехода — до магазина и обратно. Хозяйка Ира выдала тазик, несколько удивившись постирушкам в первый же день, но чего только с приезжими не бывает. Повозившись часок, поняли, что местное масло так просто не сдается, залили все очередной порцией адской жидкости и отправились делать салат. Маленькая кухня выглядела очень уютной и почти своей, в ней было приятно работать — плечом к плечу, в два ножа, и салат показался на редкость вкусным.

Как-то резко спустился вечер, они вымыли посуду и вышли курить под навес. Звезд не было, только расплывчатые кляксы облаков беспрестанно меняли очертания. На ветру моталась виноградная плеть, дождь вдруг брызгал коротко и сильно, будто сверху чья-то невидимая рука резко стряхивала с пальцев воду. Шум и шипение моря за домами звучали ровно, но тоже с редкими внезапными всплесками. Ветер усиливался, но в дом идти не хотелось. Вот нелепость — ехать в Крым, чтобы оторваться от быта и согреться, но провести день в стирке и готовке, а теперь сидеть на сырых табуретках, ежась и пряча руки в рукава курток. О том, чтобы выползти в центр поселка, и речи не могло быть — по такой-то глине.

Не важно, которая из них начала первой.

— Золотистого меда струя из бутылки текла так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела…

— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, мы совсем не скучаем, и через плечо поглядела…

Дальше так и шло — одна начинала, другая подхватывала. Оказалось, они знали наизусть одно и то же — из Мандельштама, Багрицкого, Заболоцкого, их будто подхватила волна, забытые строки вспомнились, а не вспомненные достраивались — двое читали тихо, почти вполголоса, слова выдыхались в воздух, но не впечатывались в него, их подхватывал ветер, и они так и летели — как тучи с рваными краями, как снесенные ветром лепестки цветов, неразличимых в темноте. Ира подошла неслышно, глядела тревожными глазами, почесывала одну смуглую ногу о другую, сгоняя случайных комаров, а потом предложила:

— Девочки, домашнего вина?

С вином пошло лучше, хотя оно напоминало бражку. Если поначалу действо стыдливо отдавало школьной декламацией, то теперь уже рвалось и летело, как парус на ветру. Что-то делалось с пространством — оно становилось легче и прозрачней, свет от дохлой лампочки сеялся ярче, ветер не то чтобы стих, но виноградной плетью поигрывал уже не так грубо. К двум часам ночи в разрывах облаков показались звезды.

Алена проснулась и услышала монотонный шум. Море шипело, звук бился в окно с почти материальной силой. Глаза можно было бы и не открывать — погода стала только хуже. Она подошла к окну — меж недостроенными домами виделось соленое озеро с неопрятной шершавой водой, как бы припорошенной серым пеплом — мертвый рудимент Меотийского болота, тоска угасания, комариный рай. Но валяться с утра в постели — удовольствие тоже редкое, поэтому ей захотелось насладиться сначала и этим. В тумбочке нашлась книга — потрепанный томик Грина. То ли Ира подсовывала его жильцам как элемент местной экзотики, то ли читала сама, уединяясь в этой казарменного вида комнате — но сейчас такое чтение было кстати. Книга сама открылась на любимом месте — капитан в лавке выбирал материю для парусов.