Художник Её Высочества - [19]

Степана оставила жена. Кому, спрашивается, он нужен, непризнанный мазила? Выставляется со скрежетом зубовным, картины продает с неохотой. А потому, не то чтобы карманная чахотка, безденежье, но для любой женщины на уровне основания — продавай, продавай и продавай себя. Что логично. Мужчина бегает за мамонтом, женщина нянчит ребенка и варит суп из предыдущего мамонта. Творчество творчеством, но женщина способна терпеть сей шелудивый акт только в двух случаях — если сама художница или если творчество приносит ощутимый доход (суммарная стоимость картин Пикассо давно перевалила за миллиард американских долларов). Для Степана же главное; чтобы справа ничего не мешало, у левого локтя лежали яблоки, обожаемый фрукт, перед ним — картина в работе, позади бы никто не стоял над душой, под ним на чем сидеть, чтобы по крайней мере не было копья или меча, фаллических символов бытия, а сверху купол неба, сдерживающий универсум, луна Артемиды и чистая сила звезд. Потолок тоже сойдет. Вопрос о нормальных мещанских ценностях Бумажным не ставился. Его минимум далек от её нормы настолько, насколько неудобно далеки пальцы от чешущихся лопаток. «Зачем нам машина, детка? И дача не нужна. И куда мы поставим шкаф, если купим? Понимаешь, если копить на кооператив, придется прекратить живопись. Лучше я выпью стаканчик гнойчика с коросточкой. Давай жить японцами? Циновка, кофейник, этюдник.» Жене через полгода надоело перекраивать естество художника по мерке, единственно известной ей. Не справилась с задачей, плюнула и ушла в надежде подыскать более благодарный материал. Само собой, она его найдет, и очень скоро. Расстались они незаметно. После развода Степан погулял по Европе; пофонтанировал в Германии, рысью по Испании (перед ним — «паэла», национальная лапша с креветками, над ним — каменное чудо, рожденное гением Гауди, самый красивый собор планеты), но с особым удовольствием по Франции, и именно Париж, единственный город, где мужчины бреются на ночь. Есть там, захваченная художниками, бывшая фабрика, где днем пьют вино, после захода солнца мажут картины, а спать им некогда, потому что гостей с новым вином ежедневно больше, чем японцев под Эйфелевой башней. Вот там, на Колони Фабьен, Степан дольше всего и задержался. По возвращении устроился, с подачи Лузина, оформителем в университет и по-прежнему с удовольствием общался с тётей Оксаной. Её друзья и знакомые были еще те. Золотая молодежь, вроде бы перманентно не выходящая из карнавала жизни, «пшюты» с неформатными бзиками по вечерам, выходным и красным числам календаря, эти Стасики, Бобчики, Веруньки и Ленуськи в рабочее время свое гнули настойчиво. Что требовало экономическое чудо России, осваивалось с железной последовательностью: языки, компьютер, и, естественно, специализация — ранний выбор ремесла. Образование — будущая власть над миром. Только дураки плохо платят учителям. Молодежь гуляла, веселилась, но училась, готовясь наложить розовые лапки на дело, деньги и власть. Душой и командиршей одной из таких множественных тусовок была Оксана.

Спустя полчаса такси с болтающимся на заднем сидении Степаном выскочило из ельника сталинской дачи в Давыдково. Дверь открыла тётина мама, улыбчивая женщина, расположенная ко всему: к своему вечно суетливому мужу, к плохой погоде, к нервным пассажирам, к контролерам в транспорте, равно к похмельным художникам, сброшенным с балкона на запчасти.

— Хорошо, что приехал. Девочки как раз что-то спланировали на выходные.

Из комнаты тётушки с заспанной физиономией вышел кот Кока, такой отъетый, будто ему скормили всех кошек квартала. Кока вертанулся вокруг гостя, обнюхав, чихнул на его чумазые пальцы. Оксанка чмокнула в щеку и, учуяв алкогольные ароматы, щелкнула пальцем по шее.

— Комси комса. Учение древней Стои о периодическом воспламенении мира?

Степан раскинулся на ковре, слушая. Девушка ходила по комнате в шелковом халате, ела ложечкой йогурт и объясняла:

— Идея такая. Конец недели и на выходные необходимо расслабиться. Родители моей новой знакомой купили дачу, за эту неделю завезли мебель, технику и улетели на Крит покупаться. Ты едешь на фазенду сегодня, растолкаешь мебель, подключишь холодильник, то, что еще укажет хозяйка, прочее, — повернула смазливую головку к Степану, подмигнула. — Завтра остальные заезжают гамузом. Маша говорит, там такой сосновый бор, будем шашлычничать, а тебе карты в руки и форы сутки, — сморщила носик. — Здесь есть только одна сложность.

Степан сразу сел по-буддистки.

— Маша очень красивая девушка. Хорошенькая до не могу! Даже у меня что-то ёкает, когда на неё смотрю. Глаза голубые — блюда озер, на ресницах, кажется, до сих пор лежит роса и иней. Нежный аппетитно-порочный рот…

— Ты ж себя описала.

И получил ложечкой по лбу.

Степан сщелил глаза. Да, это проблема. Кто не сталкивался с «комплексом красивой женщины»? Она гибка, как лань, хрупка, как сосуд, «Владычица радости, полная восхвалений» или там «Сладостный голос во дворце. Слышу голос твой — ликую!». Скажем, перемещает общественный транспорт мужчину, прижав пассажирскими массами к фемине. И что? Будет он блистать, охмурять, тащить в постель? Вряд ли. Скорее перепугается от мысли, что она может его стать, ужаснётся от картинки, как она горячим языком по внутренней стороне бедра от колена к… или в другом месте… мама мия! Однозначно — мужчины, не бойтесь красивых женщин! Но боится среднеарифметический мужчина их. И Степан боялся. Студентом. На первом курсе. Сразу по поступлении. Да был он сибиряк. Настырные они. Проанализировав, решил: страшно — значит нападай. И решив так, нападал боевой осой. И покорял. Как не выкинуть белый флаг, если самих красавиц такое положение вещей беспокоит. Кажется — неприступная крепость, любовников у нее, что сушеных мух за советскими двойными рамами. Оттого, что так думают, да шарахаются в сторону, Цирцеи эти одиноки порой и несчастливы безмерно. Потом еще любимая Стёпина обезьянка, пример для подражания, божок белый и идолище смердяще — Александр Сергеевич. Кривоног, волосат, едуч, пьяница, да кобелек еще тот был (уж биографам его сие хорошо известно). Цеплялся к каждой юбке именно оттого, что кривоног, волосат и так далее. Добившись же своего, моментально терял интерес к даме. Даже не терял, а вел себя непорядочно. «У Анны Керны ноги скверны…» О ком это? Да о той, о которой во время любовного гона «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты!». А залез под юбку, так видишь ли, линия ног не понравилась, подавай ему стройность готической буквы. Впрочем, спросу с Пушкина никакого. Что поделаешь, гений! Единственный на всю страну читатель запретной библиотеки Вольтера, допущенный туда «высочайшим разрешением». Нет, Степан Андреевич был порядочнее Александра Сергеевича, поматросившего и бросившего. Он своих женщин берёг. Это капитал. И возможность присовокупить еще одно замечательное его сразу возбудила и напрягла.