Художник Её Высочества - [180]
Кончилось неподражаемо. Пейзажизм, натюрмортизм, портретизм всего лишь копирование действительности. Художник не будет художником, он будет лишь живым фотоаппаратом. Если лиценциат посвященных настолько низок, стоит ли устраивать таинства? Ковыряй в таком случае в носу на завалинке, носки, не поддающиеся штопанию и стирке, применяй еще раз по кругу по своему прямому назначению — грязнить ноги.
Претора снова замутило, но говорит-то он дельные вещи. Надо быть валенком, чтобы не согласиться. Поставленна задача: сесть за тонированный холст и с ходу нарисовать «Ну скажем, э-э… равновесие? части земли и ‰ частей огня. Т. е. и, но глядящих или или?».
— Пшёл! За всё ответишь, пакостник-одиночка!
Выроди ей знак. Да любой заслуженный, трижды заслуженный, народный художник, после того как сможет сделать этот творческий пустячок, еще долго потом будет сблёвывать на собственные фотографические пейзатюрмортреты.
— Ты в своем уме?! К этому идут годами. Некоторым жизни не хватает.
Хорошо, Претор ставит вопрос конкретно:
— Знаки Миро, мелькающие на постерах в любом мебельном магазине в качестве интерьерных пятен, сделаны покойным в каком возрасте?
— Ну-у, лет за двадцать.
— А тебе сколько?
— Ну, двадцать.
— То-то же, нескладёха! Задача — написать хоть один самый простенький знак. Тебя, кстати, как зовут, интеграл через плечо?
Можно вильнуть в сторону, перехватить инициативу и вроде того, что смущенно похохатывая: «Пшла, давай по старому курсу!», но только где потом мыться тем, кто мылся здесь. Проще постелить на колени салфеточку, взять серебряную ложечку и сожрать ведро говна. Сиди, не рыпайся, самое главное, не трепи языком по ветру суесловия. Очень может быть стыдно. Не перед дохлятиной, в первую очередь — перед собой. Да и хватит уже обижать женщину. Женщину обидить легко, трудно самому при этом остаться счастливым.
И сел, и выдавил краски, и налил разбавитель, и кисточку вежливо взял за кончик, а всё равно кроме олимпийских колец и вечной порнухи головастиков ничего в голову не лезло. Не тянет пока мотор, хоть тресни! В наличии отсутствие присутствия. Тут либо долго жить да мучиться, либо записываться в гении самым наглым образом на(у)силия. Знать бы хоть каким.
— Не могу! — после бодания головой холста признался честно.
— Но ты попробуй. Соберись и попробуй.
Проще плюнуть на палитру и запустить с балкона в ночной город на неподготовленные к такому посылу головы последних вечерних прохожих и первых ночных мертвецов, вылезших пропердеться. Степан попытался — не смог. Его просили, убеждали, ему угрожали, льстили, заезжали в лоб и заходили Cn indolenza. Не смог!
— Извини, сейчас не тот момент. И вообще… не переживайте за меня, — я умер.
— А какой момент? Ну устали, что непонятного-то? Но если кровь разогнать — получилось бы?
Он не спорит, если разогнать…
Мысли, как маневровый паровоз: туда-сюда немного, в замкнутом пространстве станции. Но должно ведь быть у станции два выхода, по крайней мере два отверстия свободы?
Он час, два, три парит, а его час, два, три целуют. Сколько поцелуев помещается на мужском стандартном теле (без пуза)? Две тысячи, вот сколько. Чуть меньше, если губы на третьем часе опухают. А когда последняя смальтинка поцелуя положена в пустующее гнездо — пьется чистая энергия, член превращается в револьверную конструкцию и патрон не даёт осечки.
— Не плюй — глотай!
Хохочет Претор и говорит что-то. Чуть позже говорит без акцента. А ему сидеть, выдумывать знак.
— Не могу-у-у-у!
— ДОЛЖЕН!!
— Только не сейчас!
— ТОЛЬКО СЕЙЧАС!!
Поэтому он пилит пилкой по металлу дужку замка, приговаривая: «Меня всегда смешили слова «сосиска» и «тётька». А тебя как зовут? Как-как? Это ты-то фиалка?! Тогда я — хор гармоний», ломает внутреннюю дверь, бьет локтем стекло витрины, где приказано, берёт в руки черное животное. У животного два пениса; короткий и толстый — женской природы, тонкий и длинный — мужской. Беготня в темноту от подкатившей вневедомственной охраны, спасающий «Секс-шоп», не считается за приключение — мелко. Зато черное животное (сделано в Голандии) проникает туда, где ему абсолютно не место, и череп бьется в пульсирующую охрой плоскость, а из расколотого черепа вытекает на холст первый Зне?.
