Художник Её Высочества - [165]

— Не понравилось, принцаца? — спросил, чувствуя, как ноги примораживаются к гальке под пристальным взглядом хозяина тайги. — Давай лучше разойдемся по-хорошему. Конечно, «тайга — закон, медведь — прокурор», но если я доберусь до ружья, то делать неча, всажу тебе меж зенок «Жакан».

Медведя возможность получить знаменитую пулю промеж глаз не отрезвила. Более того: он впрыгнул обратно на берег и зарысил по дуге на степанов мыс.

— Ах ты, вражина!

Ситуация складывалась не в пользу Степана. Если он бросится на следующий мыс, то окажется на вершине проточной петли одновременно со зверем. Медведь перекроет основание мыса, потом прижмет к реке, а дальше как-то и думать не хочется. Достаточно вспомнить в журнале «Охота и охотничье хозяйство» документальные фотографии, медведь скальпирует и ударом лапы ломает позвоночник опытному охотнику, взявшему на рогатину не одного зверя. Выход один: переплыть на следующую косу, наплевав на переохлаждение организма со всеми вытекающими последствиями; спичек нет, еда — сырая рыба, воспаление лёгких, километры до заимки, десятки километров — до ближайшего жилья и сотня до врача. Пока просчитывал варианты, медведь появился на его мысу.

— На самом деле закон Архимеда элементарен: если вода из ванны выливается, значить у вас большая жопа. Придется окунуться. Сволочь! — ругнулся и поплыл.

Плыть мог только вниз по течению, к ружью вернуться невозможно. Быстрое течение не преодолеть, даже если ты чемпион мира по плаванию. Медведь добежал до конца мыса и страшно заревел. Обыкновенно эти животные стараются уйти в тайгу, если сталкиваются с человеком. Совсем другое дело, когда медведь или ранен, или его душит металлическая петля. Браконьеры ставят петли на тропе, но многие медведи обрывают их, носят на горле и бросаются на всё, что движется. С этим, похоже, тоже что-то случилось. Степан прикинул шансы доплыть на ту сторону реки. Шансов не было никаких. Можно отступать только по протокам. На четвертом заплыве в глазах залетали белые мухи. Остаётся принять бой. Лезвие вставшему на дыбы зверюге в брюхо — и как повезет. Но он даже не смог расстегнуть негнущимися пальцами кнопочку ножен. Медведь впервые приблизился настолько. Он теперь молча набегал на своего врага, когда Степан заставил себя поплыть. Медведь почувствовал, что сил у человека осталось только на последний заплыв. Развернулся и, опустив рыжую башку к земле, пошел на махах последнюю четверть километра.

Сознание отключилось на берегу. Случись это в воде, то и истории бы конец. Очнулся в темноте. А когда осознал, что темнота абсолютная, чуть не заорал со страху. Но не заорал, потому что ко всему пришлось срочно разбираться с еще какими-то необычными ощущениями. То, что он лежит под шкурой, — теперь ясно, но что такое лежит рядом? Ощупал. Если это не дамские перси, тогда что, бутерброд в медвежьем желудке из разнополых половинок? Сел, медвежья шкура сползла и при лунном свете разглядел рядом с собой голую женщину.

— Вы кто?

— Дух леса.

Да, надо было догадаться самому, что он спрашивает. Это внутренная сибирская тайна. В тайге есть озеро, если в него бросить высушенных художников — они оживают и уплывают. Наши сибирские чайки однозначно толще и звёзды чаще.

— Спи. Ты слаб. Нужно ещё баиньки.

Положила ему на лицо ладонь и Степан снова ухнул в темноту. А утром, когда проснулся, женщина исчезла. Побродив вокруг, восстановил события буквально. Там, где выбрался на берег, осталась валяться мокрая ветровка. Незнакомка стянула и бросила её, чтобы легче было перенести бесчувственное тело к зарослям малинника у основания косы. Здесь же обнаружил место, где таинственная амазонка выбила карабиновой пулей медведю мозг. Красная туша хозяина тайги громоздилась в шаге дальше. Незнакомка раздела Степана догола, разделась сама и, укрыв их с головой ещё горячей медвежьей шкурой, спасла ему жизнь, согрев окоченевшее тело всеми неведомыми и ведомыми способами. Во всяком случае; воспрянув утром, явившись миру и щебечущей птицами тайге в одежде Адама, обнаружил завязанный на пенисе шаманский амулет, состоящий из кожаного шнурочка, костяного колечка, клочка медвежьей шерсти, перетянутого у основания эластичной травинкой. Степан долго носил на груди амулет, пока шерсть окончательно не рассеялась по волоску и не затерялась памятка духа леса по ходу бурной его жизни. Жизнь — это растворение в тайне. Во всяком случае, так всезнающе утверждают астаротовы псалмы. И самое время снова вернуться к голове, сунутой в рога, и ногам, сунутым в копыта.

— Сим — силитым, силитым, силитым. Пам — па-а-а. Силитым, силитым, — подпевал Оська, дописывая последние формы переходных глаголов.

Степан вообще-то несколько классов учил немецкий язык, но, поддавшись внушению, попросил перевести на английский. Как сговорившись, родители, знакомые и дружок заговорили о том, что без английского образование не образование. Ждать да догонять последнее дело, но Осенька (племянник директора школы) нашептал тётке, что костьми ляжет, а за пару месяцев подтянет верного друга до приемлемого уровня. А когда какой-никакой обнадеживающий уровень появился, Осенька еще выклянчил у англичанки Алевтины Юрьевны, по прозвищу «Квикли», факультативные занятия у неё на дому, за что тётушка-директриса позволила Алевтине съездить развеяться на семинар в столицу. Все остались при своём интересе. Конечно, для ученика седьмого класса двадцативосьмилетняя женщина была пожилым существом, христовой невестой (старухи, попадающиеся на улицах уже казались мумиями, удравшими из музеев). Правда, на красивые ноги христовой невесты заглядывался весь мужской педсостав школы. И отдельные учащиеся старших классов, которых успело поразить искрой известной электризации. Осенька, ввиду того, что его пока ещё искра не саданула, рассказал, похохатывая, как во время контрольной «Квикли» засекла шпаргалку, задала перцу и, выуживая из-под лажанувшегося Оси бумажку с лексико-грамматическими омонимами, необдуманно наклонилась над ним, а там, хи-хи, прямо, как в каком-то фантастическом помещении из просвечивающих шелковыми цветами стен, поплыли в глаза экзаменуемому воздушные шары. «Ты понял, хи-хи, она без лифтов ходит!» Точно без лифтов. Когда училка сбегала в учительскую с этажа, Степан, специально подгадав, пронаблюдал волнующую картину: Алевтинины груди от ритмичных полушагов, полупрыжков приходили в пружинно-колебательное движение вверх-вниз. Ей даже приходилось придерживать их чрезмерно свободный ход. В эти секунды почему-то совсем не казалось, что колеблются груди пожилой особы. Более того, Степана, необдуманно не позаботившегося о заземлении, прошибала такая искра, что спекались мозги. Ёшкин кот! Какое там притягивание разноименных зарядов?! Какие там позиционные системы счисления?! Какой там рыхлый эндосперм мягкой пшеницы?! В каждой точке рассудка рыхло. Напряжение в другом месте, резиновые брюки стягивают мускул. Какие ещё, карамба! уроки?