Художник Её Высочества - [107]

— Наливай, Иоанн! Ёлки в лесу не пахнут.

Подал голос Тамагочи.

— Христос терпел и нам велел. Пусть терпит. Бери кубок. Выпьем за сто пятидесяти пятилетие швабской кружки и накормим иждивенца.

Выпили, закусили и дали птенцу стейк. Но Тамагочи почему-то отвернулся, есть не стал.

— Его можно наказывать. Ну-ка, всыпь, пирдамоноклю.

Ладонь величиной с птенца пошлёпала цыплёнка по попке. Тот поморщился и, переменив решение, съел мясо.

— Вот так! Будешь у меня тут кобениться, страусёнок. Закусывай, или привяжу коню за хвост и по полю разкукарекую.

Зазвонил телефон. Степан прижал рожок к уху.

— Ай момент. Это тебя, зайчик.

— Ка-а-во-о-о ышо там..? Масюсенька! Ты чего названиваешь?

Бородатый набычился всем что у него есть. Степан вопросительно поднял брови. Вильчевскому бы Отелло играть. Измазать шоколадом — и на сцену. «Ты перед сном молилась, масюсенька?» Все б рыдали!

— Это она нарочно! Я понимаю, когда ты рыбачишь и в сети попадает утопленник. Ты его, как крещёный, к себе в лодку. Утопленник мгновенно оживает, вскакивает и с дьявольским хохотом кидается в воду. А этого я не понимаю! — встал, сделал заявление в сторону рукомойника. — Будет Третья мировая война! Между мужчинами и женщинами!

У томкиных родственников лишний билет на «Цыганскую любовь» Легара и Тома срочно собралась в театр. Само собой, зайчика предупредили, чтобы женщину не теряли, если задержится. Оперетта в двух частях, как-никак.

— Знаешь, сколько их у меня, этих родственничков? Жутики! Я б их…

— Собак.

— Что?

— Они не волки — собаки, которые пришли сюда, чтоб руки делаваров обрубили им уши и хвосты.

— Точно! Ты сказал то, что я думал. Будь моим зеркалом, друг!

— Это не я сказал. Еще Фенимор сказал, что у неё маленькие ручки, ножки, большая душа и её надо взять с собой, чтобы она жарила дичь.

У Вильчевского губы непроизвольно складываются в сердечко. Сладость от улыбки разливается по лицу ведром сиропа по блину.

— Да-а-а, я бы взял её с собой жарить дичь!

— И ещё помню. Она никогда… Никогда не будет жить в вигваме ирокеза!

— Ка-а-ко-о-о-ва ещё ирокеза?!

Надо видеть Вильчевского в такие мгновения. Ужас! Никакому ирокезу не светит. Какой-то задрипанный индеец с заточенной веткой против людоеда Ракшасы.

В бутылках раздался вибрирующий звук. Цыплёнок сидел не шевелясь, глаза затянулись плёнкой, из его рта и вылетал этот звук. Рядом, естественно, какашки.

— Колыбельную ему спой, мамаша.

— Перебьётся.

— Бездуховным вырастет.

— Пусть. Всё-равно на окорочка пойдёт. Я в кабинет задумчивости, а ты пока разлей. Своевременное мочеиспускание — эффективная мера предупреждения пучеглазия.

И, цепляя мебельные углы, натыкаясь на стулья, двинулся в туалет.

Степан же сложил помидоры пирамидой. Снизу четыре, сверху два. Остался последний помидор, который никак не хотел укладываться промеж двумя. Не хватало третьей опорной точки. Конструктор не сдавался. Помидор скатывался, заодно разваливая нижние ряды.

— Ложись давай, скотина!

Начинал снова. История известная, как Колумб дотянул до Америки. Вода протухла, солонина осточертела, команда взбунтовалась и потребовала повернуть обратно. Лукавый капитан пообещал вернуться в том случае, если кому-нибудь удастся поставить яйцо на кончик. Чем и занималась простоватая матросня на качающемся корабле до того момента, пока каравеллы не уткнулись в американский берег. Колумб потом установил сваренное яйцо, шлепнув о стол. Он же специально не оговаривал, что скорлупу нельзя разбивать. История повторяется. За решением аналогичной проблемы Иван застал Степана. Матросы были необразованны и потому простоваты. Художник — образован, но просто пьян. Бодрит постороннего наблюдателя еще то, что матросы, если могут напиться, чем они охотно занимались в свободное от вахты время, никак не могут стать образованными. А вот художник может прикинуться простаком, будучи трезвым. Труд без воровства — варварство, воровство без искусства — труд, а водка с неважной закуской дает потрясающий эффект. Отдельные русские люди это знают. Знают и отдельные американцы, потомки ринувшейся за Колумбом алчущей массы. Американцы вообще любят тибрить чужие идеи. Обо всём этом думал Степан, мучаясь с помидорами. Приятно, когда есть на кого сваливать.

— Никогда не вешай зеркало в туалете! Такое страшное кино твоё показало! Вообще, мужики, если вы вдвоем с девушкой, сходив посикать, если унитаз без крышки, обязательно проведите своим носком по периметру, промокая капельки.

— Мужики — это я и Тамагочи?

— Ага. В туалете анекдот вспомнил. Хошь, расскажу?

— Погоди, я должен последний помидор установить.

Вильчевский поглядел на степановы мучения, взял из в очередной раз разваленной пирамиды помидор и целиком запихал в рот. Геометрическое равновесие пирамиды восстановлено самым чудесным образом.

— Жираф говорит бегемоту: «Ты такой толстый и нелепый, у тебя даже нет шеи. Укусишь — сразу падает. А я, если ем вкусненькое, у меня, пока до желудка дойдет, сто раз кайф словлю.»

Выпили. Иван закусил, хозяину водка не пошла. Напряг шею.

— Что, Стёп, не покатило? — сочувственно спросил, мелко помаргивая.

— Угу. Надрались мы, — запил пивом, перебивая неприятное ощущение.