Художница проклятий - [97]

Шрифт
Интервал

Тревога и отчаяние немного отступили, позволяя физической боли снова выступить на первый план.

Почти обезумев от боли, Брайер продолжала выписывать проклятие на собственной коже, используя каждую каплю драгоценного пигмента. Она рисовала инстинктивно, творческий порыв обжигал ее руки. Маги никогда не проклинали свои собственные тела, но что еще она могла сделать, когда ее родной отец причинял ей такие страдания?

Картина, обретающая форму на ее коже, отличалась от типичного распутывающего проклятия. Это было абсолютно новое творение. Брайер не могла видеть, что нарисовала, но представляла, что рисунок был похож на волны, накатывающие на пляж и оставляющие морскую пену на песке. Художница размазывала краску, следуя за линиями своего тела, как будто бы они были морским берегом.

Брайер чувствовала, что картина близится к завершению. Перед тем как нанести последний мазок, она бросила взгляд на Арчера, лежащего на земле. Ему, должно быть, было больно двигаться, но он все равно приподнял голову, чтобы бросить на нее ободряющий взгляд. Арчер кивнул, придавая Брайер сил.

Девушка закрыла глаза и нанесла последний штрих, проведя редким фиолетовым оттенком по закрытым векам. Отчаяние разбилось вдребезги, смытое потоком чистой надежды. Проклятие было снято.

Брайер открыла глаза. В нее летел камень размером с собаку, готовый нанести последний удар. Она вскинула свои покрытые фиолетовым руки, чтобы защитить лицо, и камень остановился у ее ладоней. Он завис на мгновение, задевая испачканную масляной краской кожу, а затем упал.

Брайер потрясенно ахнула. Перемещающее проклятие, должно быть, разрушилось в тот же миг, как коснулось ее кожи. Распутывающее проклятие все еще действовало.

Из темноты в Брайер полетел очередной камень. Она подняла руки, и он тоже остановился. Удивление переполняло девушку. Она никогда не видела ничего подобного.

Отец принялся швырять в нее камень за камнем. Когда проклятые камни касались ее проклятой кожи, они тут же падали на землю и разбивались у ног Брайер. Капельки фиолетовой краски смешивались с редкими каплями дождя и каменной пылью.

Донован пробовал и другие атаки: давление, вспышки огня, кошмары из дыма и страха. Раскрашенная кожа Брайер распутывала каждое проклятие, гасила каждый всплеск магии. Художница не чувствовала ни жара, ни давления, ни ужаса. Нескольких мазков фиолетового оттенка было достаточно, чтобы распутать большинство проклятий. Покрытая редкой краской Брайер была неуязвимой.

Голова девушки закружилась от возможностей, которые открывало перед ней ее новое проклятие, однако ей все еще нужно было остановить атаки отца. Она не была уверена, как долго продлится эффект распутывающей магии, да и дождь становился все сильнее, грозя смыть с нее краску.

Звуки атакующих проклятий были перекрыты криками. Люди Ларка в любой момент могли оказаться здесь. Ноги Брайер дрожали, она едва могла стоять. Девушка понимала, что не сможет сражаться с солдатами и отцом одновременно.

В темноте что-то зашевелилось. Брайер заковыляла вперед, пробираясь сквозь обломки настолько быстро, насколько могла. Особенно большая груда камней была некогда дверным проемом. Притолока более-менее сохранилась вместе с нанесенными на нее остатками мощного барьерного проклятия. Вот откуда летели камни. Должно быть, там и прятался ее отец.

Хромая, Брайер обошла груду камней и обнаружила Донована, стоящего на коленях среди обломков и разнообразных банок с краской. Он поднял на нее взгляд, готовясь нарисовать очередное проклятие. Брайер прочитала в его глазах любопытство и легкий намек на восхищение.

– Замечательно, Илэйна Роза, – сказал он. – Я никогда не слышал, чтобы кто-то проклинал собственную кожу, чтобы распутать проклятия, направленные на него.

Донован изучал узоры, которые она начертала на себе, анализируя их и запоминая. Брайер знала, что он будет разбирать ее открытие мазок за мазком, тестируя различные вариации проклятия вместе с ее матерью. Он любил учиться своему ремеслу больше всего на свете.

– Мы должны изучить это явление как можно более подробно, – нетерпеливо сказал он, как будто бы не сломал своей дочери руку всего несколько минут назад, швыряя в нее проклятые камни.

– Ты сказал, что жалеешь, что мама не убила меня, – сказала Брайер. Ее горло саднило от огромного количества пыли, которое она вдохнула, и ее голос звучал скрипуче и тонко.

Отец нетерпеливо взмахнул кистью.

– Глупости. Ты, естественно, вернешься домой вместе с нами. Мы должны изучить эффекты твоего открытия. Надеюсь, ты помнишь порядок нанесения мазков.

Брайер, моргая, смотрела на него. Фиолетовая краска заливала ей глаза, обжигая, как слезы. Затем она все поняла. Ее отец блефовал, когда говорил, что желает ей смерти. Это было сделано ради проклятия, которое должно было выбить Брайер из колеи и отвлечь ее внимание.

– Стой спокойно и позволь мне наложить на тебя еще несколько проклятий, – сказал отец, открывая банку с кармином. – Ты что-нибудь чувствуешь? Мне бы очень хотелось знать, как долго длится этот эффект. Давай попробуем на тебе проклятие сожжения.

– Прекрати, – сказала Брайер.


Рекомендуем почитать
Король гоблинов

Великая охота на белого оленя окончена. Сила священного животного перешла к Яннеке, а Сорен стал королем гоблинов. Но равновесие между мирами нарушено и близится Рагнарек. Чтобы остановить конец света, Яннеке должна вернуть к жизни своего мучителя Лидиана, который предвидел гибель миров. Ей предстоит долгое и опасное путешествие. Такое под силу лишь сильнейшим воинам, но Яннеке готова сражаться и выживать.


Нептун

В блестящем завершении трилогии-бестселлера Анны Бэнкс королевствам Эммы и Галена, а также их любви угрожает давно потерянная Сирена. Эмме, наполовину человеку, наполовину сирене, и ее возлюбленному Галену, мужчине-сирене, необходимо провести время вместе, вдали от королевств Посейдона и Тритона. Дед Эммы, король Посейдона, предлагает им посетить небольшой городок под названием Нептун. Нептун оказывается домом как для сирен, так и для полукровок. Но Эмма и Гален не подписывались быть миротворцами между обитателями океана и живущими на земле пресноводными сиренами.


Тин

Тин — самый известный фейри в стране Оз, и для этого есть причины. Проклятый, с холодным сердцем, он идеальный убийца, безжалостный и беспощадный, с тысячью смертей на счету. Когда давний друг Лион предлагает ему небольшое состояние за то, чтобы он доставил Дороти на Юг, для его возлюбленной, которая будет носить голову этой девушки как свою собственную, Тин, не колеблясь, соглашается на сомнительную сделку. Дороти Гейл потеряла все: свою семью из-за болезни, свою собаку из-за возраста, а теперь и ферму из-за потери права выкупа.


Эта прекрасная смерть (ЛП)

Семнадцатилетняя ЭрДжей всегда получает то, чего хочет. Поэтому, когда её душу случайно забирает рассеянный Жнец, кому-то нужно с этим разобраться и вернуть её из мира мертвых, иначе полетят головы. Но в своем стремлении выжить она становится пешкой в могущественной борьбе между слишком фанатичным архангелом и Самой Смертью. Суд предлагает ей два выхода: она может остаться в холле, где души ждут «обработки», пока не появится её личный «спасательный трос» или же переиграть три момента своей жизни в попытке сделать выбор, который либо приведет к будущему, которое она заслуживает, либо спасет её.


Мертвые Ив

Вирус уничтожает человечество. Но небольшой группе представителей человеческой расы удалось выжить. Все остальные превратились в монстров. Все женщины мертвы, кроме Иви. Из-за изменения ее генетической системы, она выживает. Когда ее физиология начинает претерпевать изменения, ей необходимо смириться с тем, кто она есть, и принять свое предназначение в поисках лекарства. Мутировавшие люди охотятся за ней. Мужчины ожесточились против нее… за исключением троих. Загадочный воин, кающийся любовник, заботливый враг — они яростно защищают последнюю живую женщину, но в то же время каждый преследует собственные цели.


Ветер Безлюдья

«Я тебя помню» — и разбитая судьба близких людей соберется обратно. «Я тебя помню» — и в сердце откликнется настоящая жизнь, которую ты забыл и потерял. «Я тебя помню» — и сказка распахнет иные пространства, где ты уже бывал в детстве — во Дворах, на Мостах и в Безлюдье… И она возьмет тебя за руку, а он назовет по имени. И ничто, — ни время, ни злые люди, ни ошибки прошлого, не способны будут вас разлучить.