Хрустальный лес - [9]

Нынче Катя в школу пошла, некогда ей стало по лугам да по лесочкам бегать. Учительница ей понравилась. Молодая, весёлая. Антониной Ивановной зовут. Платье на учительнице всё в цветах, как луг в июне. Засмотрелась Катя на цветы и даже не поняла, что ей пора садиться, ведь все ребята уже сели. Антонина Ивановна взяла Катю легонько за руку и сказала:

— Будешь вот за этой партой сидеть.

За партой уже сидел один мальчик. Волосы у него были белые, кудрявые, а лицо и руки загорелые-загорелые. Уж на что Катя всё лето на солнышке была, и то не такая смуглая. Улыбнулась она мальчику, а тот даже и не смотрит на неё, сложил руки на парте и глаз с учительницы не сводит: куда Антонина Ивановна, туда и он глазами. «Наверно, ему тоже платье нравится», — подумала Катя. Сидела, сидела, потом толкнула мальчика в бок и сказала:

— А я тебя знаю. Твоя мама в больнице работает. Она мне зуб молочный вытащила, а у меня уже новый вырос. Вот посмотри.

Но мальчик даже не обернулся.

— Ты глухой, что ли? Как тебя зовут? — не унималась Катя.

Мальчик поднял руку:

— Антонина Ивановна, она мне мешает…

— Я ему не мешаю, — растерялась Катя. — Я только не знаю, как его зовут…

— Его зовут Эдик, — улыбнулась Антонина Ивановна. — Вы будете дружить, правда?

— Обязательно будем, — пообещала Катя.

— Ты невоспитанная, — сказал Эдик, когда прозвенел звонок. — Разве можно разговаривать на уроке? Больше никогда так не делай. Поняла?

— Поняла, — сказала Катя. — А где ты так загорел?

— Мы на Чёрное море ездили. Я, папа и мама.

— На Чёрное… Там все так чернеют, да? Там вода такая?

— Вот глупая! Чернеют не от воды, а от солнца. А вода там морская, прозрачная.

Когда стали писать палочки, оказалось, что у Кати палочки, как деревья в лесу, — и туда и сюда клонятся.

Зато у Эдика палочки получились, как забор у сельского парка: все прямые, все одинаковые.

— Почему у тебя такие палочки красивые? — спросила Катя на перемене.

— А потому, — сказал Эдик, — что меня мама научила. Я ещё зимой палочки и крючки писал. И потом, когда с Чёрного моря приехали, опять писал. А ты что делала?

— А я орехи собирала, за голубицей ходила… С папой на оморочке рыбачить ездила…

— Ну вот… Что с тебя спрашивать!

Вскоре Катя научилась писать палочки и крючки не хуже Эдика, но он почему-то этого не заметил, хотя Кате очень хотелось, чтобы заметил. А хвастаться она не любила.

Как по-вашему, это хорошо или плохо, если обо всём, обо всём учительнице говорить?

Конечно, скрывать, когда в классе кто-нибудь набедокурит, никому не простительно, ну, а если по каждому пустяку руку поднимать, тогда что?

В классе то и дело слышен голос Эдика:

— Антонина Ивановна, а Владик на переменке на черёмуху лазил!

— Антонина Ивановна, а у Серёжи Наумова одно ухо грязное…

Скажет он так, и у Антонины Ивановны словно тучка на лицо набежит. И в классе сразу пасмурней становится.

А Эдик сядет на место, сложит руки на парте и опять не шелохнётся. Катю, хоть это и нехорошо, так и подмывает поддразнить Эдика. Вот Антонина Ивановна говорит:

— Ребята, закончите эту строчку и больше не пишите.

Все ребята дописывают строчку и кладут ручки. Катя, искоса поглядывая на Эдика, прикрывает свою тетрадь промокашкой и делает вид, что хочет писать ещё одну строчку. Эдик поспешно поднимает руку. Он даже привстал с места и не замечает, что Катина ручка уже лежит на парте.

— Антонина Ивановна, а Жданкина ещё одну строчку пишет…

— Вот и нет! — торжествует Катя. — Всё он выдумывает. Посмотрите сами, Антонина Ивановна…

Лесные орешки лукаво поблёскивают, а клюквинка в брусничку превратилась: Катя крепко-крепко сжала губы, чтобы не засмеяться. Эдик растерянно моргает и заглядывает в Катину тетрадь… Там и вправду нет лишней строчки.

А через несколько дней Катя что-нибудь новое придумает. Возьмёт, например, бумажку от конфеты и начинает ею потихоньку шелестеть. А когда Эдик навострит уши, сделает вид, что сосёт конфету.

Эдик косится на бумажку, на Катины щёки… Наконец не выдерживает:

— Антонина Ивановна, а Жданкина конфету «Счастливое детство» сосёт!

— Ничего я не сосу, Антонина Ивановна, честное слово! — Катя встаёт и разводит руками. — Вот я и язык покажу, чистый ведь, правда?

— А бумажка? Вот она! — поднимает Эдик конфетную бумажку, упавшую с Катиных колен.

— А это фантик… Я фантики собираю. У меня уже много.

— И я фантики собираю… И у меня тоже есть… — слышатся голоса со всех сторон.

— Хватит, хватит, ребята, — успокаивает расходившийся класс Антонина Ивановна. — Фантики после уроков посмотрим, у кого какие. А сейчас подумаем все, сколько будет, если к четырём прибавить два…

Один раз Катя слышала, как Антонина Ивановна на перемене спросила Эдика:

— Зачем ты, Эдик, мне всё время на своих товарищей жалуешься?

— А мне мама велела, — ответил Эдик. — Она сказала, если кто шалит, нужно обязательно вам говорить. Потому что вы молодая, и вам трудно с классом справляться.

Антонина Ивановна почему-то сильно покраснела.

— Знаешь что, Эдик, — сказала она. — Ты всё-таки попробуй мне поменьше помогать. Я, пожалуй, и сама справлюсь…

«Ну конечно, Антонина Ивановна и без Эдика справится, — подумала тогда Катя. — Ведь, наверно, больше никто не умеет так красиво писать на доске букву «а» и рисовать весёлых зайцев с морковками…»