Хрустальный грот. Полые холмы - [15]

Возле мельницы не было ни души. Только что разгруженные мешки с зерном сложили на узком причале. Около них под палящим солнцем разлегся пес мельника; пес не потрудился даже приоткрыть глаза, когда я натянул поводья в тени построек. На длинном прямом отрезке военного тракта надо мной тоже никого не было. В старой римской кульверте в насыпи дороги журчал ручей, и я заметил, как в пене блеснула выпрыгнувшая из воды форель.

Пройдет еще несколько часов, прежде чем меня кинутся искать. Я направил пони вверх по насыпи к старому тракту, выиграв недолгую битву, когда пони заупрямился и хотел повернуть на тракте домой, а затем пустил его рысцой по тропинке, ведущей вдоль ручья к холму.

Вначале тропинка, извиваясь, взбиралась по крутому берегу ручья, но потом, вырвавшись из зарослей терновника и тонкого дубняка, которыми поросла лощина, по плавной дуге поднималась вверх по открытому северному склону.

Жители города выпасали на этом склоне овец и крупный скот, поэтому трава кругом была словно подстрижена. Я проехал мимо пастушка, отдыхавшего под кустом боярышника неподалеку от овец; это был местный дурачок, который уставился на меня невидящим взором, перебирая кучу камней, которыми он сгонял овец в стадо. Когда я проезжал мимо, он поднял гладкую зеленоватую гальку, и я подумал было, что он собирается швырнуть ею в меня, но пастушок запустил галькой в парочку откормленных ягнят, отбившихся от стада, после чего вновь погрузился в дремоту. Ближе к реке, там, где трава была выше, паслось стадо черных коров, но пастуха я нигде не заметил. А еще дальше, у подножия холма, возле крохотной хижины, я увидел маленькую девочку со стадом гусей.

Тропинка вновь пошла в гору, и мой пони замедлил шаг, осторожно огибая редкие деревца. Нас окружали заросли густого орешника, среди скатившихся сверху валунов, наполовину скрытых кустами шиповника, пробивались юные рябинки, и высокие папоротники-орляки задевали брюхо моего пони и мои сандалии. Под орляком в зарослях листовиков сновали кролики; пара назойливых соек, сидя на безопасной высоте, бранью спугнула лису, укрывшуюся под низким грабом. Почва на склоне была, думаю, слишком твердая, чтобы на ней остались отпечатки подков, но я не заметил ни примятого папоротника, ни сломанных веточек, которые сказали бы мне, что недавно здесь проехал всадник.

Солнце стояло высоко. Пролетевший легкий ветерок загремел твердыми зелеными плодами боярышника. Я пришпорил пони. Теперь среди дубов и остролистов стали попадаться сосны с красноватыми в солнечных лучах стволами. Склон становился все круче, и по мере того как тропинка карабкалась в гору, из-под слоя дерна все чаще выглядывали проплешины седых валунов, и земля между ними пестрела дырами кроличьих нор. Я не знал, куда ведет тропинка, не испытывал ничего, кроме радости свободы и одиночества. Ничто не подсказало мне, какой это был день или какая путеводная звезда направила меня к дальним холмам. В те дни будущее было скрыто от меня.

Мой пони замедлил шаг, и я очнулся. Тропа раздваивалась, но ничто не подсказало мне, какую дорогу предпочесть. Обе они терялись из виду, с разных сторон огибая чащу. Пони решительно повернул влево, поскольку эта тропинка спускалась вниз по склону холма, и я, верно, дал бы ему волю, но в это мгновение прямо передо мной тропу слева направо пересекла низко летящая птица и тут же скрылась за деревьями. Передо мной промелькнули заостренные крылья, рыжие и серовато-синие перья, хищный темный глаз и загнутый клюв сокола-мерлина. По этой причине (что было все-таки лучше, чем отсутствие всякого повода) я повернул пони вслед исчезнувшей птице и ударил его пятками в бока.

Тропа поднималась, оставляя по левую руку чащу, но подъем этот был пологий. Слева от меня сосны стояли так тесно, что под ними было совсем темно, к тому же поваленные деревья заплели гроздовник и омела — чтобы пробраться через такую чащу, пришлось бы прорубать себе путь топором. Я услышал хлопанье крыльев — невидимый вяхирь выпорхнул из своего убежища и полетел в глубь леса. Вяхирь полетел влево. Я же на сей раз направился за соколом.

Со стороны речной долины и города меня теперь скрывал лес. Пони осторожно ступал вдоль края пологой долинки, на дне которой журчал неширокий ручей. На его противоположном берегу длинные, поросшие дерном откосы переходили в щебенчатую осыпь, которую венчали сине-серые, сверкавшие на солнце скалы. Склон, по которому я ехал, порос редкими зарослями боярышника, отбрасывавшими долгие косые тени, выше снова начиналась осыпь и увитый плющом утес, а еще выше в небе над ним с криками, звеневшими в прозрачном воздухе, кружили клушицы. Если бы не эти деловитые крики, то в долине царила бы полная тишина, не нарушаемая даже эхом.

Копыта пони глухо стучали по твердой земле. Было жарко, хотелось пить. Теперь тропинка бежала вдоль утеса футов двадцати в высоту, у подножия которого бросали тень на тропинку заросли боярышника. Где-то наверху, совсем близко, журчала вода.

Я остановил пони и соскользнул на землю. Затем завел его в тень, привязал там, а сам отправился искать источник.