Хрущевцы - [82]

Сказанное нам Микояном мы обсудили только с товарищами из Политбюро, так как речь шла о весьма деликатном вопросе и нужно было действовать осторожно и осмотрительно. К тому же и советское руководство попросило нас держать этот вопрос в тайне.

Итак, накануне бухарестского Совещания нам были известны китайско-советские разногласия.

В это время — это, кажется, было в конце мая или в начале июня — Гого Нуши, находившийся в Пекине для участия в работе сессии Генерального Совета Всемирной Федерации профсоюзов, дал нам радиограмму, в которой сообщал о противоречиях, разразившихся в Пекине между китайской и советской делегациями. На этой сессии китайская делегация выступила против многих положений предстоящего доклада, так как по существу они были не чем иным, как ревизионистскими положениями Хрущева о «мирном сосуществовании», войне и мире, взятии власти «мирным путем» и т. д.

Китайцы пригласили главы ряда делегаций (тех, кто был членом руководства коммунистических и рабочих партий) на ужин, который они хотели превратить в совещание, на котором еще раз изложить свое мнение об ошибочных тезисах проекта доклада совещания. Вначале выступили Лю Шаоци и Дэн Сяопин, а затем слово взял Чжоу Эньлай.

Гого Нуши высказался за то, чтобы вопросы эти не рассматривались на указанном совещании, а разрешались партийным путем, так как делегации приехали на сессию Генерального Совета Профсоюзов, а не для обсуждения этих вопросов. Таково было и мнение многих других делегаций. Наконец, Чжоу Эньлай отступил, заявив: «Хорошо, найдем другой случай».

Все это плюс сказанное нам Микояном в Москве в феврале месяце, а также косвенные взаимные выпады в советской и китайской печати показывали, что дела обострялись вовсе не в марксистско-ленинском духе. По всему видно было, что совещание, которое было намечено провести в Бухаресте и на участие в котором мы уже выразили свое согласие, могло зайти в тупик или же полностью провалиться.

При таких обстоятельствах, несколько дней спустя после первого письма. Центральный Комитет КПСС направил нам другое письмо, в котором говорилось, что некоторые партии предлагали отложить совещание коммунистических и рабочих партий, а в Бухаресте провести встречу представителей партий стран социалистического лагеря лишь для установления даты и места созыва будущего совещания всех партий. На этой встрече, — писали советские, — кроме назначения даты и места, «можно произвести обмен мнениями, не принимая никаких решений». Мы согласились с этим предложением и решили направить в Бухарест партийную делегацию с товарищем Хюсни Капо во главе для участия и в работе съезда Румынской рабочей партии, и во встрече для установления даты и места будущего совещания.

Почему я не поехал в Бухарест? Лично я и остальные осведомленные товарищи из Политбюро подозревали, что в Бухаресте будет обсуждаться вопрос о разногласиях, возникших между Китаем и Советским Союзом. Мы не были согласны с этим, во-первых, потому, что насчет этого мы слушали мнение только одной из сторон, советской, и не были знакомы с контрдоводами китайцев; во-вторых, разногласия касались кардинальных вопросов теории и практики международного коммунистического движения, и мы не могли поехать на столь ответственное совещание и высказаться без предварительного обсуждения и определения нашей позиции на Пленуме Центрального Комитета. Это было невозможно еще и потому, что таких вопросов нельзя было рассматривать в Центральном Комитете наспех, на ходу. Их следовало глубоко обсудить, тщательно рассмотреть, а на это нужно было время.

Вот почему наша партия направила в Бухарест товарища Хюсни Капо лишь для обсуждения вопроса о сроке созыва предстоящего совещания, а также для участия в свободном обмене мнениями, как об этом уже договорились наши партии, по вопросам международного положения, сложившегося после провала Парижской конференции[8].

Как показали последующие факты, бухарестское Совещание превратилось в заранее подготовленный хрущевцами заговор. Усилились попытки, то замаскированные, то явные (ибо хрущевцам была известна принципиальность нашей партии) вовлечь и нас в этот заговор.

Когда товарищ Гого Нуши возвращался из Пекина в Албанию, в Москве у него просил встречи Брежнев, ставший к тому времени Председателем Президиума Верховного Совета. Гого встретил Брежнева, который пространно говорил ему о разногласиях с китайцами.

За четыре-пять дней до начала бухарестского Совещания, когда я и Хюсни обсуждали вопрос о том, какую позицию занять ему на съезде румынской партии, к нам поступила радиограмма от Мехмета Шеху, который несколько дней находился в Москве на лечение. Своей радиограммой он сообщал о неожиданном «визите», нанесенном ему Косыгиным.

Косыгин целые полтора часа говорил ему о противоречиях, имевшихся у них с Коммунистической партией Китая. Мехмет Шеху выслушал его, а потом сказал:

— Все, что вы сообщили мне, очень тяжело. Удивительно, почему вы дали этому до такой степени усугубиться.

Косыгин сказал:

— Мы ни одной уступки не сделаем, ни одной, — и добавил: — нам очень понравилось мужественное, героическое поведение товарища Белишовы в Пекине на переговорах с китайцами. Советник нашего посольства в Пекине сообщил нам содержание беседы, которую она имела с ним после переговоров с китайцами.