Хрущевцы - [73]

— Я без ума от Албании, — сказал он. — Я стал большим патриотом вашей страны! (Два-три года спустя во время незабываемых бухарестских и московских событий тот же Козлов показал себя столь большим «патриотом» нашей страны, что, помимо всего другого, угрожал нам лишением свободы и независимости Родины, заявив: «Достаточно одной атомной бомбы, сброшенной американцами, чтобы стереть с лица земли Албанию и ее население».

Мы посетили в частности машиностроительный завод им. Ленина, крупный завод исторической важности. Там, в трудных условиях царизма, Ленин создал первые коммунистические группы и часто выступал перед рабочими.

— Ни одна иностранная делегация не побывала на этом заводе, — заметил Поспелов, сопровождавший нас в этой поездке.

Рабочие не были подготовлены к встрече с нами, так как наш визит не входил в план, но они оказали нам действительно очень теплый прием. Один рабочий, участвовавший в работе по изготовлению турбины для нашей гидростанции на реке Мат, вручил нам несколько инструментов для передачи их на память албанскому рабочему. Заводские рабочие, с которыми мы беседовали, сказали нам, что знали Албанию и питали особую любовь к албанскому народу; они назвали наш народ героическим народом.

На заводе сразу же был устроен митинг с участием около 4000–5000 человек, и меня попросили выступить на нем. Взяв слово, я выразил им глубокую любовь и признательность, которые албанский народ и Албанская партия Труда питают к ним и ко всему советскому народу. Настала очередь рассказать им о борьбе нашего народа и нашей партии против врагов империалистов и ревизионистов. Враги эти были конкретными, имели свои имена, они развертывали против нас конкретную деятельность. Следовало открыто говорить рабочим об этом, хотя Хрущеву это не понравилось бы. Он еще на первой встрече «ориентировал» нас относительно югославского вопроса. Однако как мне, так и моим товарищам сердце подсказывало говорить, поэтому в моей речи я сказал рабочим, что югославские руководители являются антимарксистами, шовинистами, что они занимались враждебной деятельностью и т. д.

Рабочие внимательно слушали меня и восторженно скандировали. Но по окончании митинга Поспелов сказал мне:

— Неплохо было бы подправить часть, где речь идет о Югославии, она показалась мне резкой.

— В ней ничего лишнего нет, — ответил я.

— Завтра ваша речь будет опубликована в печати, — заметил Поспелов. — Югославы очень рассердятся на нас.

— Это мое выступление. С вами все в порядке, — сказал я ему.

— Поймите же нас, товарищ Энвер, — продолжал Поспелов. — Ведь Тито утверждает, что это мы подбиваем вас говорить так открыто против них. Нужно будет смягчить эту часть.

Весь этот диалог шел в одной из комнат ленинградского оперного театра им. Кирова. Время начала спектакля прошло, люди ждали нашего входа в зал.

— Поговорим об этом потом, когда кончится спектакль, — сказал я. Время истекает.

— Отложим начало спектакля, — настоял он, — вот я скажу об этом товарищам.

Мы немножко поспорили и, наконец, пришли к «компромиссу»: слово «враждебная» заменить словом «антимарксистская».

— Ревизионисты были на седьмом небе от радости. Но, позадумавшись, Козлов захотел другой «уступки»:

— Антимарксистская, — заметил он, — это как-то плохо звучит, а что если подправить, сделать «немарксистская»?

— Так и сделайте! — сказал я с иронией, — пусть будет по-вашему.

— Перейдем в фойе, — сказал тогда Козлов, и мы раза два прошлись по нему, чтобы Козлов здоровался с присутствующими то направо, то налево. Тем временем другие ушли внести «поправки», а вместе с ними пошел и Рамиз. Но, вернувшись, Рамиз сообщил мне, что они сняли все сказанное мною о югославах. Я поручил ему передать им, что мы настаивали на своем мнении, но люди Хрущева ответили:

— Теперь уже не возможны никакие поправки, ибо для этого мы должны вновь сообщить товарищам в центре!

В одном из антрактов я выразил наше недовольство Поспелову.

— Правда, они такие, как вы о них говорите, — сказал он, — но не будем торопиться, ведь настанет время…

Итак, в газете «Правда» сказанное мною о Югославии на митинге вышло не так.

Хотя наше отношение к югославским ревизионистам было хорошо известно советским руководителям, мы уже решили еще раз подробно изложить в Москве этот вопрос, открыто сказать Хрущеву и его товарищам, почему мы не были согласны с ними. Встретились мы 15 апреля. С нашей стороны в переговорах участвовали я, Мехмет Шеху, Гого Нуши, Рамиз Алия, Спиро Колека и Рита Марко; с советской стороны — Хрущев, Булганин, Суслов, Пономарев, а также Андропов. Последний после венгерских событий был уже не послом, а высокопоставленным работником аппарата Центрального Комитета партии, не то заведующим, не то заместителем заведующего отделом сношений с партиями социалистических стран.

Я с самого начала сказал Хрущеву и его товарищам, что буду говорить в основном о югославском вопросе.

— Мы, — подчеркнул я в частности, — многократно рассматривали этот вопрос в нашей партии и всячески старались быть как можно более осмотрительными, хладнокровными и осторожными в своих мыслях и действиях по отношению к югославскому руководству.