Хроноагент - [16]

Ольга, пискнув: “Ой, папка!”, стремительно выскакивает из лодки и исчезает в доме. А мне бежать некуда. Положение мое довольно пикантное, но субординация есть субординация. Выхожу из лодки и, совершенно забыв, что я в одних трусах, представляюсь, став во фронт:

— Старший лейтенант Злобин, 129-й истребительный полк 44-й авиадивизии.

— Оденьтесь, старший лейтенант! — хмуро бросает генерал.

Начинаю одеваться, а он спрашивает:

— Это ваша дивизия дислоцируется под Елизовым?

— Так точно.

— Хм! А что это вы делаете здесь, в Подмосковье? Отрабатываете боевое взаимодействие?

Я уже одет и коротко объясняю генералу, почему я здесь, а не в Елизово.

— Так. Значит, завтра улетаете? — Он замечает на моей груди орден. — За что награда?

— Финская кампания. Шестнадцать боевых вылетов, два сбитых, товарищ генерал.

— Вояка, значит! — Лицо генерала добреет. — И много вас таких в 44-й?

— Почти все, товарищ генерал.

— Слыхал я про вас, слыхал. — Генерал замолкает, потом тихо спрашивает: — Ну а это как прикажешь понимать?

Он кивает через плечо в сторону, куда исчезла Ольга. Что ему ответить? Задумываюсь на секунду и отвечаю просто:

— Любовь.

Генерал с интересом смотрит на меня, я жду, что он скажет. А он неожиданно улыбается.

— Любовь, говоришь? Ну, бог с вами, любитесь! Совет, как говорится, да любовь. — Лицо генерала вдруг снова становится серьезным. — Ох, не вовремя, старшой, не ко времени посетила вас эта любовь.

— А она, товарищ генерал, на время не смотрит.

— Вот как? — Генерал задумывается ненадолго и хлопает меня по плечу. — А ведь ты прав, черт возьми! Она всегда не вовремя и всегда вовремя. А уж если пришла сразу и к ней, и к нему, то уж тут ничего не поделаешь. Хоть земля под ними разверзнись, а они все обниматься будут. Так в обнимку в пропасть и полетят. Как зовут-то тебя, сын?

— Андрей.

— А меня — Иван. Иван Тимофеевич. Пойдем в дом.

На пороге нас встречает Ольга. Она уже в сарафане и босоножках. Конечно, здорово смущена, но держится.

— Папа, а мама где?

— В Москве осталась, приболела она.

— Что с ней?

— Да все то же. Горло опять воспалилось, температура поднялась. Я ее, дочка, решил в Ашхабад отправить, к Петру Семеновичу. Что ей одной в Москве делать? А там она подлечится на туркменском солнышке. Потому за тобой и приехал, помоги ей в дорогу собраться.

Ольга стоит в нерешительности, не знает, что сказать.

— Ну, что думаешь? Нечего здесь думать! Не умрете друг без друга до вечера. Мать — дело святое. Вечером Гриша тебя сюда привезет. Ты пока возьми этот списочек, отбери кой-какие вещички, а мы с Андреем посидим, поговорим, по рюмочке выпьем.

Иван Тимофеевич берет меня за локоть и ведет в комнату, к столу. Из буфета он достает бутылку коньяку и разливает по рюмкам.

— Давай, Андрюша, выпьем за тебя с Олей. Раз уж любите друг друга, то и любите дальше. Я вам в этом деле не помеха.

Мы выпиваем. Он хитро подмигивает и спрашивает:

— А может быть, тебя просто на генеральскую дочку потянуло? Карьеру рассчитываешь сделать?

— Иван Тимофеевич! То, что вы — генерал, я узнал пятнадцать минут назад. Про вас мне Оля сказала просто: “Мой папка — тоже летчик”. А что касается карьеры, то уж вы-то знаете, от чего она у нас, истребителей, зависит. За чужой спиной ее не сделаешь.

— Верно говоришь. Давай еще по одной. За нас, летучее племя!

Мы снова выпиваем, генерал идет на кухню, приносит хлеб, ветчину.

— Закусывай, а то, пока Ольга собирается, мы с тобой упьемся.

— Елизово, значит, — говорит он после паузы. — Что ж, соседями будем. Наша дивизия недавно в Гродзянку передислоцировалась.

— Тоже истребители?

— Нет, штурмовики.

— “Ил-2”?

— А ты откуда знаешь? — с подозрением смотрит на меня генерал. — Это же секретная машина.

— Иван Тимофеевич, если новые машины держать в секрете от собственных истребителей, то их лучше вообще в воздух не поднимать. Опасно это.

Генерал смеется.

— И то верно! У нас есть мудрецы, дай им волю, засекретят самолет даже от того, кто на нем летать должен. — Он закусывает кусочком ветчины и продолжает: — Хорошо хоть догадались подальше от границы нас перебросить, из-под первого удара. А то мы стояли в Щучине! Нас бы через два часа уже танками подавили.

— Как там, на границе?

— Напряженно.

— Я не о том, Иван Тимофеевич. То, что в каждый момент может начаться, это мы знаем. Ходят слухи, что затеяли ремонт полевых аэродромов и посгоняли полки с четырех на один.

Генерал мрачнеет, снова наполняет рюмки и говорит неохотно:

— Был такой идиотизм. Мы в Щучине чуть ли не в два яруса с дивизией “СБ” стояли. Но этим затейникам уже вправили мозги. Сейчас в спешном порядке ремонтные работы сворачивают, части рассредоточивают. Не знаю, успеют ли?

Генерал замолкает, уходит в себя. Кажется, перед его внутренним взором проходит то, что он видел на границе. Наконец он говорит:

— Будь я на месте Гитлера, не стал бы тянуть. Ударил бы прямо сейчас, немедленно. Пока не успели корпуса новыми танками укомплектовать, пока ГСМ и боеприпасы на окружных складах сосредоточены, пока вооружение в старых укрепрайонах установить не успели… Я на днях в штабе округа с Карбышевым встретился. Так он весь на матюги изошел и голос в спорах потерял, пока доказывал то, что и курсанту ясно. Ведь как ни крути, а раз они первыми ударят, то потери территории нам не избежать. Хошь не хошь, а на первых порах отходить придется. А где сдерживать? За что зацепиться? Да только на старой границе, в укрепрайонах! А там доты — пустые! Из артиллерийских амбразур винтовками и пулеметами танковые атаки отбивать!