Хроники замка Брасс - [45]

– Ты любишь покойницу, – произнес граф Брасс негромким, встревоженным голосом. – И из-за этого ты полюбил саму смерть.

– А что мне любить в жизни?

– Много всего. Ты мог бы понять это, отправившись со мной в Лондру.

– Я не испытываю желания видеть Лондру. Ненавижу этот город.

– В таком случае составь мне компанию хотя бы на часть пути.

– Нет. Я снова впадаю в грезы. И в грезах я становлюсь ближе к Иссельде и к нашим детям.

– Никаких детей никогда не существовало. Ты сам их придумал. Ты вообразил их, когда был безумен.

– Нет. Ночью, во сне, меня называли другим именем, хотя сам я был тем же человеком. Странное, архаичное имя. Такие имена давали еще до Трагического Тысячелетия. Джон Дейкер. Вот это имя. И Джон Дейкер отыскал Иссельду.

Граф Брасс был готов зарыдать, слушая исступленное бормотанье друга.

– Эти умозаключения – эти сны – лишь усиливают твою боль, Дориан. От них трагедия только разрастается, а не уменьшается. Поверь мне. Я говорю правду.

– Я понимаю, что ты желаешь мне добра, граф Брасс. Я уважаю твое мнение, и я понимаю, что, по твоим ощущениям, ты помогаешь мне. Но прошу тебя, пойми, что это не помощь. Я обязан двигаться дальше по своему пути. Я точно знаю, что он приведет меня к Иссельде.

– Что ж, – скорбно отозвался граф Брасс. – С этим я соглашусь. Этот путь приведет тебя к смерти.

– Если проблема только в этом, меня она не волнует. – Хоукмун снова перевел взгляд на графа Брасса. Граф ощутил, как его пробрал озноб при виде этого исхудавшего, белого лица с ярко горящими глазами, глубоко запавшими в глазницах.

– Боже, Хоукмун, – произнес он. – Хоукмун…

И он двинулся к двери и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

И он услышал, как Хоукмун прокричал ему вслед пронзительным, истерическим голосом:

– Я обязательно ее найду, граф Брасс!

На следующий день Хоукмун отдернул гобелен на окне, чтобы взглянуть на двор. Граф Брасс отбывал. Его свита уже сидела верхом на прекрасных больших конях, покрытых красными попонами, – это был цвет графа Брасса. На зачехленных огненных копьях развевались ленты и флажки, плащи хлопали на ветру, яркие доспехи сверкали в свете раннего утра. Лошади всхрапывали и переступали копытами. Вокруг сновали слуги, завершая последние приготовления, поднося всадникам согревающие напитки. А потом вышел сам граф Брасс и сел на гнедого жеребца, его медный доспех вспыхнул, словно охваченный пламенем. Граф посмотрел на окно Хоукмуна и на мгновение задумался. Затем выражение его лица изменилось, и он что-то приказал одному из людей. Хоукмун наблюдал.

Глядя вниз, на замковый двор, он никак не мог отделаться от ощущения, что наблюдает за особенно хорошо сделанными моделями, эти модели двигались и разговаривали, но все равно оставались моделями. Ему казалось, он может спуститься и передвинуть всадника на другой конец двора или же взять самого графа Брасса и переставить его подальше от Лондры, развернув в совершенно другом направлении. Его не покидало смутное раздражение, какое вызывал старый друг, не способный его понять. Иногда приходила мысль, во сне, что граф Брасс купил жизнь ценой жизни дочери. Но разве такое возможно? Никто никакими силами не заставил бы его пойти на такое. Наоборот, бравый старый воин не задумываясь отдал бы жизнь за любимую дочку. И всё же Хоукмун никак не мог отделаться от гнусной мысли.

Несколько мгновений он ощущал сожаление, размышляя, не согласиться ли всё же сопровождать графа Брасса в Лондру. Он смотрел, как вперед выезжает капитан Йозеф Ведла, приказывая поднять решетку в воротах. Граф Брасс оставил Хоукмуна править вместо себя, хотя на самом деле его сенешали и ветераны-стражники Камарга могли прекрасно справиться без него, не требуя от Хоукмуна принятия решений.

Нет, думал Хоукмун. Сейчас не время для действий, сейчас время для размышлений. Он твердо вознамерился осуществить идеи, крутившиеся где-то на периферии сознания, куда он пока что и сам не мог проникнуть. Пусть старые друзья с презрением относятся к его «игре в солдатики», он знал, что, расставляя фигурки на тысячи разных позиций, он, возможно, в какой-то момент выпустит на свободу те мысли, те смутные ощущения, которые помогут ему осознать истинную суть положения. А когда он постигнет суть, тогда он наверняка сможет отыскать живую Иссельду. И еще он почти не сомневался, что найдет и двоих детей – вероятно, мальчика и девочку. Его пять лет считали сумасшедшим, но он был совершенно уверен, что никакой он не безумец. Он полагал, что слишком хорошо знает себя: если бы он вдруг сошел с ума, то вел бы себя совсем не так, как описывали его друзья.

Граф Брасс и его свита уже махали остающимся в замке, проезжая через верхние ворота и пускаясь в долгий путь до Лондры.

Несмотря на все подозрения графа Брасса, Дориан Хоукмун по-прежнему питал к старому другу огромное почтение. Наблюдая за отъездом графа Брасса, он ощущал горечь сожаления. Беда Хоукмуна заключалась в том, что он больше не умел выражать те чувства, которые испытывал. Настолько глубоко погрузился он в размышления, настолько был поглощен задачей, которую пытался решить, одержимо переставляя по доске крошечные фигурки.