Хроники Птеродактиля - [47]
Виктор сидел на кухоньке, обхватив голову руками, жмурился от каждого громкого возгласа и в который раз жалел, что отправился в эту поездку. Нельзя помочь Нине — это он понял, как только Люба рассказала об истории с горошинами. Придется жить как получится, приспосабливаясь к новым причудам, связанным с непонятными и, как теперь осознал Виктор, богопротивными деяниями Варвары. Все, что могла объяснить эта старуха: если сразу не умерла его Нина, покоптит еще небо, а может, и многих переживет. Но… бесследно такое не проходит, поэтому лучше будет, если обо всех изменениях с Ниной ей, Варваре, будет доложено.
На том и порешили.
Домой вернулись за полночь. Нина спала. Виктор потрогал лоб, поправил одеяло и решил, что худшее позади. Люба, заметив клочья волос на подушке, насторожилась, но виду не подала. Стараясь не шуметь, приготовила постель себе и брату и, аккуратно сложив одежду, с удовольствием залезла под одеяло. Любе нравилось ночевать у брата. Нравилось легкое тепло перины и пухового одеяла. Нравились завтраки за одним столом.
Нравилось быть не одной.
Прошел месяц. Нина заметила, что на месте выпавших волос стали отрастать новые, какие-то тонкие и мягкие. Как у ребенка. Изменился вкус к еде: мясо уже не вызывало прежнего аппетита, влекло к сладким фруктам и все время хотелось мороженого. Фильмы с любовными сценами стали вызывать у Нины брезгливость и отвращение, куда приятнее передачи о животных и путешествиях… Виктор подумал-подумал и купил второй телевизор.
Варвара наведалась дважды. Каждый раз заглядывала Нине в зрачки, трогала кожу, перебирала волосы и вздыхала.
— Повезло вам, милые мои: Бог уберег и от тюрьмы, и от сумы, и от казни смертной. Не гневите его, примите это испытание с покорностью и терпением. Глядишь, испытание и повернется к вам другим боком. Милостью или даром каким. А глазки-то твои, Нина, поди забыли о начавшейся глаукоме? Вот тебе и первая милость. Принимай эту милость и радуйся.
Вадим Иванович подошел к зеркалу, улыбнулся и положил в рот вторую горошину. Месяц прошел в приятной суете, помолвка помогла освоиться с новыми родственниками, а юная Вероника самозабвенно готовилась к жизненным переменам, начало которым должна положить предстоящая на днях свадьба.
О Лиле Вадим Иванович старался не вспоминать.
— Я хочу ребенка, — Вероника лежала, уткнувшись носом в плечо Вадима. — У нас должен получиться классный карапуз.
Вадим Иванович блаженно перебирал пряди волос Вероники. Посмотрев на часы, вздрогнул и бросился одеваться:
— С тобой часы превращаются в минуты, карапузом займемся вечером. Пока!
«Вечером так вечером», — подумала Вероника и, потянувшись, закрыла глаза, убаюкиваясь приятными мыслями о начале неведомой жизни, где будет создано все самое лучшее для ее бесконечного счастья.
— Скрытое унижение пережить трудно, но можно. Публичное унижение — непереносимо, — Борис разглядывал аспиранта. «Какой-то он испуганный», — пронеслось в голове. — Я прав, молодой человек? Конечно, я прав. Поэтому мой вам совет: никому не позволяйте себя унижать. А вы позволили. Вчера. И публично. Что значит — это не унижение, что значит — никто не заметил? Я заметил.
Аспирант тихо встал и, бросив на ходу:
— Мне пора, извините, — направился к двери.
Борис не заметил, что аспирант ушел. Спустя час он забыл и о том, что аспирант вообще приходил. Радуясь, что занятий в институте к концу семестра поубавилось, Борис все чаще оставался дома. Дома рецензировал статьи, дома принимал аспирантов, знакомых, коллег. Однако в последнее время он с удивлением стал замечать, что многих из них как будто видит впервые.
«А я женат или нет? Ну хоть женщина у меня есть?» — этот вопрос начал занимать Бориса недавно. Вспомнил: есть. Зовут Карина. Почему не навещает? Потому, что я уже не болею. Навещают больных. Так принято. Успокоившись этим логическим выводом, Борис открыл записную книжку и набрал номер Карины.
— Почему меня не навещаешь? — голос Бориса приобрел трескучесть, и Карина не сразу догадалась, кто звонит.
В хлопотах, связанных с женитьбой сына, беременностью новоиспеченной снохи и присутствием Федора, Карина просто забыла о существовании Бориса. Легкое чувство вины кольнуло и тут же отступило: кто я ему? Однако Борис, шмыгнув носом, затянул жалостливую историю о несправедливой судьбе, болезненных напастях и всеобщем предательстве, которое царит сейчас в мире.
— А царить, — продолжал Борис, — должно сострадание и милосердие.
Карина, сидя на кухне, попыталась настроить себя на сострадание и милосердие. Поняв, что не получается, решила хотя бы изобразить сострадание и милосердие: открыла холодильник, достала свежую нарезку семги, лимон, несколько яблок, остальное решила докупить по дороге. «Вперед» — скомандовала себе и двинулась навстречу сама не зная чему.
Дверь в квартиру Бориса была незаперта.
Чувство тревоги появилось внезапно. Карина повернула голову прежде чем мягкая ткань шарфа быстрой петлей откуда-то сверху упала на шею и начала затягивать горло. Руки Карины сумели отвоевать небольшое пространство, в которое нырнул подбородок, и она смогла вздохнуть. За спиной щелкнул замок. Борис, скривившись в воспаленной улыбке, загородил дверной проем. Карина метнулась к окну: высоковато.
Книга про взросление и тело для мальчиков и девочек с аутизмом и другими особенностями психического развития. Это демоверсия печатной книги для того, чтобы родители могли посмотреть и не бояться говорить на сложные темы со своими детьми)
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)